Андрей знал, что по обычаю жертвоприношение желательно начинать у алтаря, а не производить его за тридевять земель. Однако помнил ученик старого волхва и то, что русские боги не принимают в качестве подношения чью-то жизнь. Им не нужны человеческие души, они не наслаждаются видом смерти, муками обреченного существа. Они принимают от волхвов угощение, а не зрелище, и скорее удовольствуются искренне подаренным букетом цветов, нежели согласятся на жертву невинного первенца. Хотя, разумеется, как и всякий нормальный человек, листику салата предпочтут сочный и толстый бифштекс. Тем более — Велес. Скотий бог не Полель, его букетиками не уважишь. Кровь любит. Но проще привезти кровь с собой, чем тащить на небольшом струге брыкающегося увечного мерина.
Зверев поднял чашу, поднося ее к следу лапы на камне, чуть наклонил, роняя на землю драгоценные капли. Ему был нужен знак. Знак того, что его услышали, что обряд проводится правильно и древний бог богатства и жизни слышит его.
На миг показалось, что камень испуганно содрогнулся, дохнул мертвенным холодом, потянувшись вперед. Резко и неожиданно, до кашля, до рези в легких запахло едкой, старой, перегорелой золой, зашипела земля, впитывая подношение. Святилище, уже больше двух веков не знавшее языческих обрядов, готово было простить новоявленному жрецу любые ошибки в волховских правилах, лишь бы опять, пусть хоть ненадолго, возродиться к былой жизни, силе, славе.
Но это было не то. Намоленное сотнями поколений славян капище уже давно жило своей, независимой жизнью, имело свою душу, свою волю, свою силу. Андрей же желал достучаться до бога, добиться его воли в возвращении сил раненому холопу.
Чаша снова наклонилась, скупо проливая темную жидкость на след демона, заставляя его пульсировать и чернеть, пропитываясь лошадиной кровью.
— В твой дом вхожу, великий Велес, с чистой душой, уважительным словом, доброй мыслью, искренним подношением. Прими мой дар скромный, повелитель всего живого, услышь мое слово, ответь моей молитве, — терпеливо повторил Андрей.
Воздух задрожал, словно над самой головой бесшумно прошел тяжелый грузовой вертолет. Начертанный окрест камня круг вдруг стал хорошо виден вместе со вписанной в него пентаграммой, на остриях звезды выросли темные фигуры призванных рунами существ — крупных и мохнатых, как медведи; четверолапых с крыльями за спиной, похожих на грифона; низких плечистых и рукастых, как лешие; грудастых птиц, пугающе напоминающих чаровницу Сирин. Это не была свита Велеса — только лишь тени, слабое подобие могучих древних духов. И совсем не страшным на их фоне показался ворон, что опустился на самую макушку камня и многозначительно кашлянул, чуть повернув голову и глядя на гостя сверху вниз. Птица была столь черна, что хорошо различалась даже на фоне ночного неба, глаза же ее и вовсе казались провалом в потустороннюю бездну.
— Великому Велесу мое уважение… — Вызубренные слова древних заговоров неожиданно начисто вылетели из головы Зверева, и он просто склонился перед ночным вестником, опустошая свою чашу: — Прими мой искренний дар и снизойди к просьбе моей о помощи…
Кровь заструилась по камню, наполнила линии рисунка, коснулась земли, ненадолго превратив тени Велесовых слуг в сочные и яркие образы. Однако ученику Лютобора было сейчас не до них. Он торопливо выдернул из мешка второй бурдюк, снова наполнил чашу старательно приготовленным зельем из густого терпкого ежевичного вина, сдобренного настоем из девясила, болиголова и сон-травы с пастушьей сумкой, заговоренного на перекрестье четырех дорог. Здесь было и седьмое яйцо белой несушки, и клык матерого волка, и лунная вода, и росинка плакучей ивы. Андрей сделал для дядьки все, что только было в его силах, испробовал все средства, о которых только успел узнать от старого чародея. И теперь оставалось только одно: дать зелью силу благословением древнего хозяина жизни.
— Сделай милость, великий Велес! — Князь отбросил бурдюк и с поклоном поднял чашу двумя руками. — Снизойди к смертным, великий бог, раздели с нами братчину хмельного вина. Будь братом нашим на этом скромном пиру. Почти родичей своих по свароговой крови. Признай родство наше в служении земле русской.
Ворон, словно в раздумье, затоптался на макушке Конь-камня, приоткрыл и снова закрыл свой клюв. Случись это днем — Зверев подумал бы, что птица ожидает, пока, наконец, люди уйдут прочь, чтобы насладиться вкусом пролитой крови. Но над святым островом царствовала ночь — а ночью обычные птицы не покидают своих укрытий.
Андрей опустился на колено, приподнял Пахому голову, поднес чашу к его губам, дал просочиться в рот нескольким каплям, потом отпил немного сам и поднял чашу вверх. Ворон каркнул и затоптался. Склонил голову набок, вглядываясь просителю в самую душу.
Зверев знал, что ведет себя по языческому канону невероятно нагло. Нагло до несказанности. Предложить богу признать себя равным ему — за такое ведь во гневе и испепелить могут враз высшие силы. Или превратить в труху, в вечный полуживой лишайник, дабы знал свое место. Но с другой стороны — если Велес признает Пахома равным, если осушит с ним общую братчину, то от раненого должны отступить все недуги и боли, немощь и слабость. Ибо равный богу не может быть — не способен оказаться слабым и больным. Воля Велеса — сильнее любой лихоманки. Если он захочет — все болезни уйдут, все раны исцелятся.
Прочие способы лечения своего воспитателя Зверев уже испробовал, и без особого успеха.
Ворон топтался на камне, то отворачиваясь, то вытягивая шею и поглядывая вниз, словно колеблясь: карать или миловать? Заслужили смертные деяниями своими право разделить с ним трапезу или зазнались безмерно и нуждаются в наказании?
— Ну же, Велес… — нервно пробормотал Зверев. — Разве мы с тобой не из одного рода внуков Свароговых? Разве не на одной земле живем, разве не за общую отчину у нас сердце болит? За землю русскую кровь он свою пролил. Не за злато, не за славу, не из страха перед волей моей. За Русь святую живота не жалел. Нешто не прощает кровь, им пролитая, тех прегрешений, что у любого из нас найдутся? Дай ему еще хоть несколько лет достойной жизни, Велес. Раздели с ним чашу братскую. Дай ей свое благословение, верни ему силу в жилы и саблю в руки. Не ради жалости, ради земли и рода нашего, дабы снова мог он грудью свободу русскую защищать, да чужаков подлых, что с законами чужими к нам идут, в землю нашу навек и дальше укладывать.
Ворон каркнул, упал с камня вниз, лишь на краткий миг расправив крылья, сел на край чаши, неожиданно оказавшись совершенно невесомым, клюнул вино, вскинул голову, проглатывая угощение, слетел дальше вниз.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});