— То есть как это заканчивать, Иван Иванович? — спросил Аркусов. — Ведь вы же с Архимедом и Савичем продолжаете и будете продолжать ваши наблюдения?
Тюменев тяжело вздохнул и сказал:
— Увы, всему приходит конец, Аркусов. Мы уже потеряли Савича, и эта потеря очень огорчает меня. Вы себе не можете представить, как я опечален, тем более что я… я был очень несправедлив к нему…
Бедный Савич! Я считал его малодушным человеком, паникером, трусом, а между тем в нем была душа героя. Вот именно. Он был только слишком впечатлительным и не умел или не хотел, по правдивости своей натуры, скрывать своих настроений и ощущений. И я, наверно, и Архимед, во время путешествия не раз трепетали за свою жизнь и в глубине души праздновали труса. Но только мы об этом молчали, а Савич откровенно говорил.
И как это нехорошо вышло. Я грубо назвал его трусом, чуть ли не шкурником, а он… слушайте, что сделал этот маленький человечек, охавший и стонавший всю дорогу…
Однажды мы подсчитали запасы своих продуктов и пришли к очень неутешительным выводам: даже если мы убавим суточный рацион наполовину, то нам хватит не более чем на двадцать дней. А дальше? Что будет дальше, всем нам было ясно. Вечер прошел невесело, и мы молча разошлись по своим койкам.
А проснувшись на другой день рано утром, мы с Архимедом обнаружили исчезновение Савича. На его койке лежала записка. Вот ее содержание:
«Дорогой профессор! Ваша жизнь дороже моей, и я решил уйти, оставив вам свой паек. Савич».
Вот и все. Савич был достойным сыном нашей великой Родины. Он ушел и, конечно, погиб. Боюсь, что вслед за ним погиб и Архимед. Он категорически отказался разделить со мною паек.
— Пойду настреляю вальдшнепов на обед. — И вышел с ружьем, напевая песенку. Я понял все и бросился за ним, но он уже словно растаял в воздухе.
Рискуя заблудиться, я бросился в том направлении, куда ушел Архимед, но заблудился в самом деле и только к вечеру совершенно случайно набрел на наш гидростат.
На этом и кончается печальная повесть, — закончил Тюменев. — Друзья и помощники погибли, я остался один на далекой планете. Это тяжело, Аркусов, но надо быть мужчиной. У меня осталось пищи на три-четыре дня. Постараюсь эти последние дни использовать наилучшим образом для научных наблюдений…
— Когда мы с вами увидимся, вы мне лично доскажете остальное, — услышал Тюменев голос Аркусова.
— Плохие это шутки, Аркусов, — ответил Тюменев. — Все шутите…
— Я вам скоро докажу, что и Аркусов может говорить серьезно, — возразил Аркусов. — Пусть ваша радиостанция посылает в мировое пространство непрерывные сигналы!
— Что вы там еще выдумали, Аркусов? — недоверчиво спросил Тюменев, однако наладил автоматическую радиостанцию и вышел из гидростата.
Красное солнце еще не всходило, Голубое заливало небо и Бету ярчайшими сапфировыми лучами. «Театральная декорация с театральным освещением», — подумал Тюменев и вдруг увидел на небе темную точку, которая быстро увеличивалась в размерах.
— Гм, гм… совершенно непонятный феномен, — пробормотал он, с любопытством наблюдая, как темная точка пересекла рубиновый месяц на фиолетовом небе.
Дальше произошло Необыкновенное.
Точка разрослась до огромных размеров, наполнила воздух шумом, гулом, свистом и опустилась невдалеке от гидростата. После этого шум еще долго не утихал и даже усиливался.
И вдруг… — или Тюменеву пригрезилось? — он услышал голос Аркусова, зовущий его:
— Иван Иванович! Иван Иванович! Откликнитесь!
— Что за ерунда? Бред? Галлюцинация?
Но голос Аркусова раздавался совершенно отчетливо и совсем близко.
— Это вы, Аркусов, зовете меня? — откликнулся наконец Тюменев. И вдруг увидел перед собою Аркусова.
Аркусов так крепко обнял старого астронома, что тот едва не задохся.
— Зачем же вы душите меня? Вот шалый! Прямо шалый, — ворчал Тюменев, а сам едва не плакал от радости.
— Неужели это мне не пригрезилось? А? Аркусов! Вы? Давайте теперь я вас пощупаю. Может быть, вы оптический обман, галлюцинация расстроенного воображения… Нет, как будто настоящий… Но каким чудом?
— Не чудом, Иван Иванович, а, так сказать, на законном научном основании… Ах, дорогой мой профессор! Вы не можете себе представить, как меня мучила совесть из-за того, что я смалодушничал и отказался лететь с вами. И потом я не мог примириться с тем, что вы навсегда покинули нашу Землю… Елена Гавриловна все глаза проплакала — она скоро поняла, а может быть, и с самого начала догадывалась, что вы отправились в такую экспедицию, из которой не возвращаются. Но все-таки она молодец у вас. Слезы катятся, но ни одной жалобы. «Так было надо!» — говорит. Ну, вот. Все, все на Земле заволновались, даже пионеры писали статьи о том, чтобы организовать специальную экспедицию для вывоза профессора Тюменева и его спутников с Беты обратно к нам. Я поехал в Москву по этому делу и там узнал, что правительство уже давно готовит эту экспедицию.
— Но как же так? Какая экспедиция? На чем вы летели? — забрасывал вопросами Тюменев.
— Все расскажу, Иван Иванович. Тут вам повезло. Вскоре после вашего отлета случилось у нас на Земле событие необычайной важности, хотя о нем долго никто не знал. Помните московского молодого ученого Синицына — он к нам в Абастумани отдыхать приезжал и рассказывал о своей новой электронной пушке? Так вот, этому Синицыну удалось-таки овладеть атомной энергией.
— Неужели? — воскликнул Тюменев. — Ведь это же колоссальный переворот!
— И не говорите, Иван Иванович. Земли не узнаете. Вся техника вверх дном перевернута. Мощные «Днепрогэсы», можно сказать, в жилетном кармане. Тысячесильные карликового размера двигатели. Поезда небывалой длины, грузоподъемности и быстроты. Одним словом, могущество человека сделалось почти беспредельным. Стали возможными и межпланетные путешествия. Да еще с какою скоростью!
Я ведь уже давно говорил с вами не с Земли, не из Абастумани, а с ракеты во время полета. Вот почему я просил вас давать радиосигналы. У нас такие аппараты, что по этим сигналам мы точнейшим образом спустились на месте вашего здешнего жительства. Капитан даже опасался, как бы не сесть вам на голову.
— Так покажите же скорее вашу ракету! — нетерпеливо воскликнул Тюменев. — Вот уж поистине неожиданность!
— Видите, Иван Иванович, какие дела, а вы говорите… Признайтесь, что, наверно, по старой памяти болтуном назвали меня. Ну, идемте! — И на ходу он продолжал объяснять:
— У нас на ракете и людей много, и запасов пищи, и инструментов. Если Савич и Архимед еще живы, мы разыщем их во что бы то ни стало.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});