Техник Н-ского завода Ф е н я Я с т р е б о в а".
Внизу был написан адрес.
- Ты только посмотри, Буслов! Ты только побачь! Побачь, яка дивчина! - восторгался Шаповаленко, показывая Буслову фотографию.
- Да-а! Это дивчина! - заглядывая сбоку, говорил Буслов.
Он сидел рядом. У ног его лежал ящик с подарками от именитого московского профессора. В профессорскую посылку вместе с другими предметами был вложен самый модный полосатый шерстяной шарф.
Захару Торбе досталась посылка от старушки вдовы из города Иванова; Яше Воробьеву - из Киргизии от колхозного пастуха Уртабая. Записка была написана по-киргизски, и Яша был огорчен, что не может ее прочитать.
Но самая замечательная посылка была все-таки у Филиппа Афанасьевича. Фотокарточка и письмо стали предметом всяких толков и споров.
- Везет же хрычу старому! - с откровенной завистью говорил Яша Воробьев. - Ведь землячка моя, из одной области!
- Ну и девушка! - продолжал восхищаться Буслов, не отрываясь от фотографии Фени Ястребовой. - Поглядите, друзья, чудится мне, что она облокотилась на подоконник и ножками болтает...
- Красота! - ликовал Шаповаленко. - Ох, хлопцы, мне бы рокив двадцать скинуть! - Филипп Афанасьевич молодецки приосанился, крутнул усы и лихо брякнул шашкой.
- А ты ей свой портрет пошли. Она твоими усами любоваться будет, проговорил Яша Воробьев.
- И в бородищу твою ленточки вплетет, - добавил Салазкин.
- Ты ленточки оставь для себя, - ответил Шаповаленко. - Ведь родятся же на свете такие красавицы!
- Анютка ни як не хуже, - ревниво заметил Захар Торба.
- Що твоя Анютка!
Было ясно, что Филипп Афанасьевич осуждает свою станичницу, и тогда Захар, задетый за живое, вытащил из бумажника фотографию Анюты. Отдав ее Буслову, сказал:
- Посмотри...
- Ого, брат! А я и не знал. Ишь ты!.. - протянул Буслов, сдвигая на лоб кубанку, подарок Доватора. - Хороша! Гордая. Но только каждая на свой лад, - сличая обе фотографии, продолжал Буслов. - На сибирячку смотришь и думаешь, будто родилась она для того, чтобы сидеть с ней рядышком, гладить по голове и мечтать. Хороша!.. - Буслов глубоко и тяжко вздохнул. - А на твою, Захар, можно смотреть, а притронуться вроде как боязно...
Фотокарточки пошли по рукам. Все восхищались ими. Каждый старался сострить, но за веселой шуткой крылись душевное беспокойство и тоска по родным и близким. Кто не переживал этого чувства в тяжкие годы войны?!
Филипп Афанасьевич, трижды побывавший на войне, отлично понимал все это и сам был растроган до глубины души вниманием людей, приславших подарки на фронт. Раскупорив бутылку вина, он громко крикнул:
- Хлопцы, подставляй кружки! - И когда вино было разлито, Филипп Афанасьевич продолжал: - Сынки, выпьем чарку, як гости пьют за честь хозяина, за здоровье его семьи. А наша семья велика, богатейша! Наша семья - весь советский народ! Смотрите, яки нам пишут письма, подарки шлют...
Филипп Афанасьевич грозно обвел всех глазами, точно готов был всякое возражение встретить решительным отпором, и неожиданно смягчил голос:
- Стыдно нам будет дивиться в очи нашим сынам и внукам, ежели мы не побьем фашистов! О це и все!
Все в раздумье затихли. Как будто все замерло на миг: кто сидел на корточках, кто стоял на коленях, кто, вытянувшись во весь рост, прижимал кружку к груди, точно прислушиваясь к отзвуку сердца. Это была торжественная минута безмолвной присяги.
Вдруг Буслов поднялся, подошел к Шаповаленко, обнял его и поцеловал.
Минуту спустя все уселись за письма. Один только Яша Воробьев был в затруднении: в эскадроне разведчиков никто не знал киргизского языка.
Филипп Афанасьевич пристроился под елкой и, еще раз перечитав письмо Фени Ястребовой, принялся сочинять ответ. Но он так был возбужден, что не знал, с чего начать, и для "успокоения" решил было подкрепиться еще одной чаркой. Покосившись на переметную суму, он, однако, не потянулся к ней, а лишь крякнул и вслух ругнулся: "Барбос, не замай думать!" От греха подальше он пошел в палатку к Салазкину и попросил его написать девушке ответ.
- В Пластинск, Фене Ястребовой? - спросил Салазкин.
- Точно, Володя, будь ласков, удружи.
- С удовольствием! Сейчас строевую записку отработаю и приступим.
Закончив свои дела, Володя оторвал чистый лист бумаги, разложил его на ящике из-под махорки и, взглянув на Филиппа Афанасьевича, спросил:
- Может, в стихах дунем?
- Брось, Володя! Пиши так, чтоб подходяще было. Ну, это самое...
- Понятно! - решительно перебил Салазкин и принялся строчить. Писал он бойко и стремительно. Карандаш в его руке двигался, как автомат.
"Писарь - так и есть писарь", - подумал Филипп Афанасьевич и вспомнил, как однажды в райземотделе подивился он на машинистку, которая одной рукой пудрила нос, а другой щелкала на машинке... Он просто не мог уразуметь, как можно одновременно совмещать два таких дела. Вот и Салазкин сейчас писал и грыз яблоко - подарок Уртабая.
- Готово! - сказал писарь, отрываясь от письма.
- Читай! - Филипп Афанасьевич, наклонив голову, приготовился слушать.
- "Разлюбезная Феня! - начал Салазкин. - С величайшим чувством воинского долга, с горячим в сердце стремлением сообщаю Вам, что получил Ваш подарок, от которого закипело в моей груди, как в эскадронной кухне..."
- Борщ або каша? - зверски поглядев на Салазкина, спросил грозно Шаповаленко.
- Нет, я поставил многоточие, - невозмутимо ответил Салазкин.
- Запятую тоби в бок, що ты пишешь! Бисова твоя душа! "Разлюбезная", "закипело"! Щоб у тебя в башке закипело, як тесто в квашне твоей бабушки!
- Не нравится?
- Тьфу! Иди ты ко всем чертям с твоим письменством! - Филипп Афанасьевич яростно сплюнул и поднялся.
- Не хочешь, от себя пошлю, - заявил Салазкин.
- Куда пошлешь?
- Фене Ястребовой.
- А кому посылка?
- Да какое мое дело! Адрес есть, а посылка могла и мне достаться.
- Ну и что же? - немного опешив, спросил Филипп Афанасьевич.
- Ничего. Кому хочу, тому и напишу. Тебе-то что?..
- Да пиши хоть турецкому султану!
Шаповаленко, махнув рукой, стремительно шагнул к своей палатке.
- И напишу! - запальчиво крикнул вслед Салазкин. Но тут же, хохоча, добавил: - Филипп Афанасьевич, вернись, я пошутил. Честное слово! Вернись!
- Вернусь, так не обрадуешься! - огрызнулся Филипп Афанасьевич и неожиданно лицом к лицу столкнулся с офицером связи Поворотиевым.
- Чего это вы бранитесь, товарищ Шаповаленко?
- Да вот, товарищ старший лейтенант, попросил писаря письмо составить, а он, щоб ему пусто...
- А вы что, неграмотный?
- Не то щоб неграмотный, но тут таке дило...
Филипп Афанасьевич подробно изложил всю историю и показал Поворотиеву фотографию.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});