Он бросил свой посох, и тот упал к ногам Конана. Конан отпрянул, и с губ его невольно сорвался крик, ибо посох, упав, чудовищно изменился. Его очертания плавились и корчились, и вот кобра с капюшоном, шипя, развернулась перед потрясенным киммерийцем. С яростным проклятием Конан ударил, и его меч разрубил ужасную тварь пополам. У его ног остались лежать всего лишь два куска разрубленного посоха из черного дерева. Тугра Хотан жутко засмеялся и, повернувшись, схватил что-то, что отвратительно копошилось на пыльном полу.
В его протянутой руке корчилось и пускало слюну что-то живое. На этот раз никаких фокусов или теней. Тугра Хотан голой рукой держал черного скорпиона более фута длиной — самое смертоносное создание пустыни, удар шипастого хвоста которого означал мгновенную смерть. Лицо Тугра Хотана, подобное черепу, прорезала ухмылка мумии. Конан мгновение медлил в нерешительности. Затем без предупреждения бросил меч.
У застигнутого врасплох Тугра Хотана не было времени уклониться от удара. Острие меча вонзилось в него под сердцем, прошло насквозь и вышло на фут из спины. Колдун упал, раздавив в кулаке ядовитую тварь.
Конан бросился к алтарю и поднял Ясмелу окровавленными руками. Она судорожно обхватила белыми руками его защищенную кольчугой шею, истерически всхлипывая, и не отпускала его.
— Кром и его дьяволы, девочка! — заворчал он. — Пусти меня! Сегодня было убито пятьдесят тысяч человек, и у меня еще много работы…
— Нет! — выдохнула она, прижимаясь к нему с необузданной силой, в этот миг от страха и страсти такая же варварка, как он. — Не позволю тебе уйти! Я принадлежу тебе, ты завоевал меня огнем, и сталью, и кровью! А ты
— мой! Там, среди людей, я принадлежу другим, а здесь — себе и тебе! Ты не уйдешь!
Мгновение он колебался. Его мысли метались в горячке бушующих страстей. Огненное неземное сияние продолжало озарять комнату, бросая призрачный свет на мертвое лицо Тугра Хотана, который, казалось, улыбается им в безрадостном оскале. Снаружи, в пустыне, на холмах, среди океана мертвецов, люди продолжали умирать, стонать от ран, жажды и безумия, и решалась судьба королевств. Затем все было смыто прочь темно-красной волной, которая восстала из глубин души Конана, когда он с дикой страстью сжал в железных руках гибкое белое тело, мерцающее перед его очами словно колдовской огонь безумия.