Ознакомительный фрагмент
Ополоумел, что ли?! — возмущается женщина, — Какая я тебе бабуля? Или ты мне так намекаешь, что Лидкой вы не только за ручку держитесь? Так я этой шалаве устрою! Яблочко от яблоньки....— Нет-нет! — трясу головой , уступая напору. — Это я спросонок… Перепутал...
— То-то же, — сразу же успокаивается женщина. — Умывайтесь, граф, вас ждут великие дела!
По этой неожиданной фразе я окончательно убеждаюсь, что передо мной бабуля. Была она натурой артистической, с юности работала в районном доме культуры, и с лёгкостью переходила с дворово-простонародного на "высокий штиль" и обратно.
Проскальзываю мимо неё в летнюю кухню. Тут висит, видимо, вечный умывальник, под которым стоит цинковое ведро. В юности я каждое лето жил у бабули и сейчас узнаю знакомую мебель и предметы. Только выглядят они иначе. Ярче, новее…
Что за сон такой странный. Последнее, что я помню, удар и летящий в кювет бокстер. Может, я в коме, а сознание играет со мной в игры?
Слышал, что во сне человек не может посчитать свои пальцы. Вытягиваю вперёд ладони… Пять… десять… Под ногтями траурные ободки, да и сами ладони непохожи на мои. Наконец-то додумываюсь поглядеть на себя в зеркало.
Парень в зеркале худой и вихрастый, очень похожий на меня лет в лет семнадцать. Но есть и отличия. Гуще брови, подбородок чуть твёрже, более "волевой". Правильно, все мне говорили, что подбородком я "в маму". Сам я маму никогда не видел, она умерла при родах. До совершеннолетия меня воспитывал отец. Пока не пропал.
"Добрые люди" утверждали, что он нашёл себе "новую бабу" в одной из своих очередных командировок. Сын подросток с непростым характером стал "обузой". Я никогда в это до конца не верил, но искать его не стал, даже когда вырос и получил такую возможность благодаря деньгам и связям. Может, просто боялся, что самая циничная версия окажется правдой.
Сон это или коматозный бред, но "реальность" вокруг совершенно реальна. Моё сознание в теле моего отца, а за окном… Смотрю на настенный календарь, который бабуля всегда вывешивала у комода. На картинке колосится поле, по нему фигачит ярко-красный комбайн. Соцреализм.
А за окном, оказывается, тысяча девятьсот семьдесят восьмой! Тридцатое мая.
— Сколько можно копаться? — заглядывает в дверь бабуля, — опоздаешь же.
Только какая она мне бабуля? В этом сне она мне — мама. Я пробую в уме на вкус слово, которое никогда не произносил.
— Сейчас… мама, — решаюсь наконец сказать вслух, — а куда я опоздаю?
— Ты свою голову у Лидки на лавочке забыл? — снова беззлобно заводится она, — фотографируетесь вы сегодня на выпускной альбом! С областного центра фотограф приехал!
Фотограф, это серьёзно! Вон с каким придыханием она это произносит. Правда, вспомнив историю с географией, можно её понять. Березовский район, откуда родом отец и бабуля — забытая богом глушь в окружении чернозёмных полей и заросших бурьяном оврагов. Это в нулевых, когда проложили скоростное шоссе, сюда потянулись любители "эко-туризма", чтобы делать селфи с уцелевшими в перестройку коровами.
А в конце семидесятых чтоб сюда добраться, надо было трястись часов пять по разбитой дороге. Или самолётом. Кукурузником. Так что фотограф из области — событие вселенского масштаба. Хотя и выпуск в районной школе тоже не каждый день случается.
Сон затягивался. На пальцы я смотрел, щипать себя тоже пробовал, так что все стандартные методы испытаны. Остается действовать по ситуации. А значит, не впадать в истерику и постепенно изучать обстановку.
Правда, надев на себя школьный костюм, я едва не палюсь. Изо всех сил сжимаю губы, чтобы не заржать. Штанины брюк по-модному заголяют щиколотки, а запястья торчат из рукавов, словно костюм сел на пару размеров после неудачной стирки.
— Вытянулся-то как, — умилённо складывает руки на груди мама.
Значит, не сел. Просто я подрос, а новой школьной формой никто не озаботился. Правильно, нафига? Через пару недель она уже не понадобится. А пока и так сойдёт.
Мой образ завершает белая рубаха, с жёстко накрахмаленным, словно деревянным воротником. Или, не завершает? Чего-то не хватает. Мама выжидающе смотри на меня, а я не знаю, за что хвататься. Красный галстук? "Как повяжешь галстук, береги его. Ведь он с красной рыбой, цвета одного". Нет, это у пионеров. А я уже комсомолец, наверное.
Точно, комсомолец, вот и значок на лацкане. "Партия сказала — надо, комсомол ответил — ЕСТЬ!". Блин, одни штампы в голове. А настоящих знаний нифига. "Совок"… "застой"… Как тогда люди жили? Или это уже "сейчас"? Мозг постепенно привыкает к безумному варианту, что моё сознание после смерти попало в тело моего отца.
Мама решительно открывает ящик серванта и достаёт широченный, тёмно-синий с переливами, галстук.
— Отцов, — поясняет она, — вот ты и вырос, Алик.
Отец, то есть по-настоящему, мой дед погиб на производстве. Авария на заводе. Они в те времена случались чаще, но знали о них меньше. Соцсоревнование, пятилетки в четыре года… Деда замотало в конвейер. Хоронили в закрытом гробу.
Не живут в нашем роду мужики. Не знаю, особенность характера это, или проклятье какое.
Бабушка "поднимала" отца одна. Молодая, но перспективная актриса областной филармонии бросила сцену и уехала в глушь. Сельским ДК требовались сотрудники, и тем, кто соглашался работать, сразу давали жильё.
Так семья и оказалась в Берёзове. Не то город, не то большой посёлок. Один детсад, одна школа, два вытрезвителя. Последняя деталь особенно запала в память, отец часто любил шутить на эту тему.
Я машинально завязываю галстук свободным оксфордским узлом, смотрю на маму и понимаю, что снова косячу. Ловкое движение пальцев и узел распадается.
— Мам, завяжешь?
— Иди сюда, горе луковое, — мама улыбается. — Вот поступишь в институт... поедешь в город. Кто тебе будет галстук завязывать? Учись уже.
Она затягивает мне узел плотным треугольником и вдруг порывисто обнимает.
— Всё, иди уже. — машет она. — А то без тебя фотографию сделают. Срамота.
Общественный транспорт в Берёзове не появился даже в двухтысячные. Всё потому, что пройти городок из конца в конец можно за полчаса. Так что опоздать мне трудно. Путь от дома до школы быстрым шагом через дворы занимает минуты три.
Райцентры бывают разные. Есть вполне себе солидные города в несколько заводов с приземистыми хрущёвками и панельными девятинами. Есть "жемчужины зодчества" где каждый дворник может рассказать вам про то, как Пётр Великий мутил на этих улочках с Екатериной