Тринадцать лет. Худой, исцарапанные коленки, длинные черные волосы и ясные серые глаза – хитрые, улыбчивые, ни единой капельки боли и предсмертного безразличия.
– Пришел… – сказал он и улыбнулся. Я не ответил. Меня трясло. Кошмар может быть и умилителен.
– Ты же мертв, – сказал я. – Помнишь, ты сказал, что не сделаешься призраком. Чего ты испугался? Что это тебе дало? Они даже не плачут над твоей могилой.
Схожу с ума. Разговариваю с проекцией сложной обратной связи.
Булат усмехнулся:
– Когда поживешь в одном теле со смертью, начинаешь думать иначе. Ну, и дети могут приезжать и говорить со мной. Катю ты не знаешь, Аулис завтра приедет сюда. Горя не будет, будет уверенность, что я всегда с ними… Разве плохо?
Подобрав камень, он швырнул его в воду. Я смотрел на всплеск и жемчужную рябь. Над нами парила стрекоза. Умер он до того, как дочь поехала встретить меня.
– Конечно, для них я буду другой. Это я выбрал для нас. Нравится?
Я пожал плечами:
– Именно таким я его и помню. Значит, и ты тоже.
Неуверенная улыбка была именно из тех дней.
– Да, тот самый берег, у Чон-Арыка. Сим выбирает из моей памяти самое яркое, остальное заполняешь ты… Помнишь, как Марик…
– Тогда никакой точности нет. Все размыто. «Твое» и «мое» совпасть не могут. Мое к тому же на три года младше.
– Какое это имеет значение? Ты видишь что-то не так?.. Хочешь, потрогай.
Катя сказала мне то же самое в поезде. Но это была отлично сконструированная, медленная и неотвратимая ложь.
– Ты хочешь, чтоб я поверил, что ты мой Булка. Ты хочешь, чтоб я уселся тут с тобой и смотрел на мальков. Но ты просто набор магнитных «да-нет», ты подпрограмма, которая выдает себя за него. Ты всего-навсего подпрограмма в той программе, которая склеивает эту ложь. Процедура, функция. Выключись к чертовой матери!
– Не злись. Я понимаю, ты не можешь в это поверить. Я Булат. Я твой Булка. Все, что было в нашей жизни, все это во мне. А теперь это записано – ныне, присно и вовеки веков. Мой мозг записан целиком. Здесь все мое и навсегда, каждая реакция, каждая эмоция. Я почувствую то же, что мог бы, и рассержусь на то же, на что рассердился бы. Но я знаю, что заплатил за это, и больше не ошибусь. Зато обрадуюсь всему, чему не успел. Здорово, правда?..
– Здорово. Ты просто классная модель. Всем симам сим. Тебя можно включить и выключить, и ты даже не обидишься. Пятимерное фото, очень удобно. Как чучело любимого кота у тети Веры. Ты даже нет лжешь себе, потому что тебя нет.
Холод в животе, тошнота, растущее ощущение нереальности и отчуждения. У кого? У меня-здесь или у меня-наверху-в-скелете? Мне казалось, что я сам превращаюсь в эту проекцию, и на секунды вдруг с ужасом почувствовал, что жду этого.
– Брось, Родик, – он улыбнулся, подперев голову рукой. – Ты хочешь не верить, но не можешь, верно?.. Меня делает все лучшее, что может быть в человеке. Я попросил не кодировать два последних месяца… боли, удушье, отчаяние – ничего приятного. Но я знаю об этом и сострадаю любому, кого убивает болезнь или человек. Меня могли скачать в тело клона, и я вернулся бы в свой мир. Полная идентичность клеточной системы, моих воспоминаний и опыта. Ты и тогда не будешь считать это реальностью?
– А твою душу тоже записали?
– Может быть. Но ведь ты не верил в существование душ?
– Теперь верю. Глядя на то, что получилось из тебя.
Похоже, ему запрограммировали и печаль. Выглядело довольно похоже.
– Души… Удобный словесный трюк, чтоб пояснить непояснимое – нашу личность, наше сходство-несходство… Программа для машины из плоти. Тебе ли не знать, что стоит поменяться двум химическим элементам в твоей крови, и конец твоей личности. Взамен приходит нечто иное, и ты никогда больше не узнаешь, что. Черт подери, да ты же сам строил людей! Ты сделал им простые и мирные души, которые никогда не будут ничем иным. Почему я не могу помириться со своей душой по своему выбору?
– То есть, выбрать себе софт? Это уже…
– Роди, милый, нам уже не выбраться из этой расщелины между старым и новым. Так нас занесло. А у Кати и ее сверстников нет ничего похожего – прежде всего потому, что они уверены, что личность бессмертна, и для всех, а не только для гениев, иммортальных креаторов. Никакого страха смерти. Из-за отсутствия смерти.
– На самом деле они развлекаются в мире мертвых – смерть уже победила и то, что физически не умерло. Они больше не отличат ее от жизни.
– Может быть, мы этого и хотели? Подумай над этим.
– Нет! – крикнул я. – Выпусти меня! Сейчас же!
– Не беспокойся. Ты вернешься к себе. И поверь – я есть я, ты мне нужен, а я нужен тебе.
Он протянул покрытую летним загаром руку с худыми мальчишескими пальцами, отросшими ногтями, каменной пылью на локте. И коснулся меня. Твердо, ласково и тепло.
Страшнее этого в моей жизни была только тьма, ворвавшаяся в мой мозг.
Потом я очнулся в моем теле, охваченном «Каркассом».
– Отпустите меня, – сказал я.
* * *На терминал меня везла Катя.
Она внесла мою сумку на платформу, остановилась рядом и нерешительно поправила сегмент локтевого фиксатора.
– Вы же уверены, что его нет? И никогда не будет? И вам больно?
Возможно, я ошибался, но говорила она так, словно совершила открытие, с которым не могла справиться.
Она же могла приехать к нему, говорить с ним, даже выпить этой радужной дряни. Когда-нибудь они, как в «Гамлете», выйдут на улицу и пойдут в дома, где жили прежде, и к тем, кого на время оставили. Воскрешение грядет. «Может быть, мы этого и хотели», – сказал Булат.
Неужели я заодно с фундаменталистами? Правда, они говорят проще: «Наука сегодня идет с Сатаной». Если Богу все равно, если Вселенная только физическое движение мертвой материи, если мы смертны, то… Ведь Богу не может быть все равно. Или он не Бог.
Они ненавидят Ярлыков, ибо те ежеминутно заставляют помнить, что мы просто машины из мяса. Откуда у машин душа? И главное, зачем она им?
Мне нечего было ответить. Да и права такого у меня не было – для этого семьдесят семь лет назад я должен был войти в другие ворота.
– Ты ведь не вернешься? Адеква? Никогда?
Я кивнул. На этот раз «Каркасс» бережно опустил и поднял мою голову.
– Если захочешь перебраться на Пояс, дай мне знать.
Она тоже кивнула и внезапно протянула руку. Я взял ее осторожно, боясь, что «Каркасс-ОН» может раздавить маленькую робкую кисть. Мы соединили пальцы.
– Видела в симсиме, – сказала она печально. – Правильно?
– Адеква, – сказал я. Она улыбнулась. «Каркасс-ОН» поднял меня в поезд и усадил в кресло. Она помахала мне, как только вагон тронулся.
Проклятый скелет замахал моей рукой, когда она уже скрылась из виду, и махал еще долго – специально для включенного монитора с елями, ольхами и березами.