Во внутреннем кармане куртки завибрировал телефон. На экране высветилось имя звонящего: «Настырный сукин сын». Михаил сжал его в трясущейся руке, с удивлением и испугом обнаружив, ссадины на костяшках пальцев. Он совершенно не помнил, когда и при каких обстоятельствах их получил.
– Алло, – ответил Михаил срывающимся голосом и услышал в ответ громкий истерический гогот.
11
Когда он вернулся в Артюхино, небо потемнело и на землю обрушился настоящий апокалиптический ливень. Потоки воды низвергались практически отвесно. Тяжелые капли колотили по обгоревшим стенам дома. Воздух наполнил сладковатый запах гниения и сырого пепла.
Степан Кипелов – таинственный заказчик, с которым до этого Михаил общался только по телефону – стоял в центре единственной сохранившейся в относительной целости комнаты первого этажа. Дождь и тусклый рассеянный свет практически не проникали сюда. По углам похожие на языки темного пламени колыхались тени. Можно было подумать, что пожар, возникший здесь тринадцать лет назад, все еще продолжается, огонь все еще пожирает здание и души оставшихся в нем людей.
– Надеюсь, ты нашел малолетнего маньяка? – спросил Кипелов. – Убившего родителей и спалившего родной дом?
– Да. Я полагаю, что он стоит передо мной. Единственное чего я не могу понять, зачем ты убил всех этих людей? Чтобы подставить меня? Но что я тебе сделал? В чем я виноват?
Просочившийся сквозь стены дым заполнил комнату. Михаил закашлял. От окутавшей его едкой пелены защипало глаза.
– Ты виноват в том, что остался жив, хотя должен был сдохнуть в той аварии.
Под ногами Кипелова захрустели рассыпанные по полу осколки. Он вышел из тени, поднял голову, и его лицо тут же потеряло очертания и расплылось. Оно будто вышло из фокуса.
Михаил упал на колени, заходясь в неистовом кашле. Из покрасневших глаз потекли слезы.
– Ты виноват в том, что убил своих родителей. Я не знаю, почему ты это сделал. Уверен, не знаешь и ты. Может виной всему банальный Эдипов комплекс, а может что-то более извращенное и темное. Они устали от тебя. Своим появлением ты сделал их жизни невыносимыми. Поэтому ты виноват также в том, что родился!
Дым наполнил всю комнату. Предметы утратили четкость. Михаил растянулся на полу, как рыба, жадно хватая ртом, воздух. Кипелов наклонился над ним.
– Прощай Павлик Теснов. Ты всегда был не больше и не меньше, чем мое отражение. Но зеркала разбиты и тебе никогда не сбежать из зазеркалья. Прощай Белая Пешка.
12
Трехэтажное здание поликлиники как призрачный скалистый остров потерялось в темном бескрайнем океане дождливого осеннего вечера. Невидимые волны прорывались в опустевший холл, принося с собой холодную сырость, запахи гниющей листвы и мокрых деревьев.
Огромный полицейский, склонился к уху бледной медсестры и прошептал что-то, от чего она издала сдавленный смешок, икнула и, прижав ладонь ко рту, прыснула со смеха. Щеки ее запылали от смущения. Полицейский довольно усмехнулся.
Сумрак струился по пустому коридору неврологического отделения. Желтый огонек лампы, стоявшей на столике дежурной, мигнул и погас. Тишина нарушалась только тихим скрипом и скрежетом: ветви разросшихся деревьев, раскачивающихся под порывами ветра, скребли по оконному стеклу. Можно было легко представить, что это, пытаясь пробраться внутрь, скребут когтями ужасные и чудовищные порождения ночи.
Еще один полицейский сидел на стуле с облезлой спинкой у двери в дальнем конце коридора. Нетерпеливо постукивая ногой, он подглядывал на экран смартфона.
– Ну, все, – не выдержав, буркнул он и, матюгнувшись, позвонил напарнику. – Ты долго еще?
– Почему не по рации? – ответил вопросом на вопрос напарник.
– По кочану! Долго тебя ждать?
– Будь человеком. Дай еще пару минут. Целочка только разомлела от моей нереальной крутости.
– Зараза ты, Иванов. Ну и хрен с тобой.
Полицейский убрал смартфон в карман брюк и направился к дверям туалета.
– Сколько уже дней пролежал овощем, – недовольно прошептал он, бросив взгляд на дверь, возле которой сидел. – Пролежит еще пять минут. Ничего не случится.
Его взгляд скользнул в щель между створкой и косяком. Тени раскачивающихся деревьев, извиваясь расползлись по потолку реанимационной палаты. Безжизненные немигающие глаза пациента равнодушно следили за их перемещениями. Тихо гудели аппараты поддержки жизнедеятельности.
На спинке кровати висел конверт с торчавшим из него процедурным листом, на котором был написан номер истории болезни и имя пациента: Павел Теснов
Раздался тонкий пронзительный писк кардиомонитора, зубчатые линии, бегущие по его экрану, разгладились, превратившись в идеально прямые.