Однако у меня никто не спросил. Вот так вот просто никто не взял и не спросил. Произошедшее в горах с лёгкого щелчка объявили несчастным случаем, всех участников трагедии распустили: больше никаких ограничений по выезду за пределы страны. Я в тот же день официально расторгла контракт с компанией, в которой работала, собрала свои вещи и подалась в Швецию, к родителям, которые до сих пор ничего не подозревали о произошедшем. Они думали, что я просто рассталась с парнем, которого они никогда не видели в глаза, потому и депрессую. Я им так ничего и не рассказала, чтобы не беспокоить. Сама же впала во вторую в своей жизни и более серьёзную депрессию. Мысль о том, что я, возможно, покрываю серьёзное преступление, непреднамеренное убийство, сводила меня с ума. Я то хотела обратиться в полицию, чтобы самой, без наводящих вопросов рассказать обо всём, что видела со своей колокольни, то забивалась под пледы и подушки, ругая себя словами о том, что, скорее всего, я просто всё перепутала, возможно Гарднер и вправду проверил крепление, а парень его сам позже ослабил, и если я сейчас расскажу полиции свою версию, и если она окажется ложной, я рискую испортить жизнь ни в чём не повинного человека…
“Ты никогда не узнаешь, как и что в этой истории было на самом деле. Так что успокойся. Потому что твои терзания – самые бессмысленные существа на этой планете, которых порождаешь именно ты. Убей их. Не нужно терзать себя тем, что тебе не дано знать”, – слова, принадлежащие моему старшему брату. Именно эти слова вывели меня из ступора, кризиса, депрессии… Услышав эти слова, я приняла их в свой мир и выдохнула с таким облегчением, что у меня едва не потемнело в глазах. Я перестала об этом думать. Вернее, посмотрела на всё под другим углом. Я приняла тот факт, что в действительности я ничего не знаю. И, как оказалось, знать не хочу. Потому что единственным человеком, который знал правду этой истории, был мой бывший парень. Потому что во время наших последующих “пересечений” я ни разу не спросила его об этой правде. Вот как я поняла, что знать её я не хочу. Просто, видя Гарднера Шнайдера на своём горизонте, я срывалась на бег в противоположную от него сторону, а не бежала к нему навстречу вопрошая о правде.
Я не желала знать правду, я желала сбежать от любой правды этой истории. К сожалению, сбегать приходилось часто.
Гарднер, как я и предполагала, наотрез отказывался оставлять меня в покое. Он с завидной регулярностью находил меня при помощи наших общих знакомых, которых я не успевала предупреждать о своём расставании с ним. Дважды мне приходилось менять номер своего телефона, постоянно страховаться на новых туристических маршрутах просьбами знакомых не распространяться о моём месте нахождения, но раз в пару месяцев информация всё равно каким-то образом просачивалась в руки Шнайдера, из-за чего мы сталкивались буквально лоб в лоб. Однако я всегда успевала сбежать от него прежде, чем он успевал бы выловить меня в безлюдном месте. В последний раз он нашел меня в Польше, за час до моего выхода на пеший маршрут. В тот день я сорвала для себя все планы на месяц вперёд и уже спустя сутки была в Дании.
Шёл только второй месяц, как я не видела на своём горизонте силуэта Гарднера Шнайдера, из-за чего я начала чувствовать себя победившей в этой войне, которую я по-глупости когда-то перепутала с отношениями. Я лишь недавно, последние девять месяцев своей жизни, лишившись официальной работы и токсичных отношений с парнем, с головой уйдя в наполовину нищенское, но на сто процентов настоящее путешествие по этому свету, наконец начала чувствовать себя по-настоящему свободной. И вдруг… Стоя перед шлагбаумом, отделяющим меня от границы государства, со стороны которого в мою сторону стремительно надвигается толпа заражённых неизвестным вирусом людей и в котором всё ещё живут мои родители, место ощущения полной свободы в моей груди заняло новое, прежде не испытываемое мной чувство. Чувство абсолютной, безжалостно страшной незащищённости.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Глава 15.
Надвигающаяся со стороны шведской границы толпа была ещё достаточно далеко. Достаточно для того, чтобы принять скорее осознанное, нежели импульсивное решение.
– Теона, что ты делаешь? – Тристан заранее схватился за потолочную ручку, явно предугадывая ход моих дальнейших действий. Военный уже едва не отрывал мою дверную ручку, агрессивной нецензурной бранью требуя от меня немедленно открыть ему дверь. – Теона… – Тристан уже всем телом вжимался в своё сиденье. – Теона!
– Спиро, Клэр, закрывайте глаза!!! – выпалила я и, нажав на кнопку закрытия боковых зеркал, резко вжала педаль газа в пол до упора.
Да, всё-таки это было осознанное решение. Я отчётливо понимала, что прямо передо мной обезумевшая толпа зараженных людей, но больше всего меня пугала та автомобильная пробка, которая была за моей спиной. Сунуться назад я, конечно, могла, но подобное действие можно смело приравнять к суициду – мы бы неминуемо застряли где-то между запаниковавшими автомобилистами. Оставалось только бросаться вперёд – этот вариант, по крайней мере, не был столь категоричен в вероятности гибели. По крайней мере, мне так казалось.
Военный, ломящийся в салон нашей машины, едва устоял на ногах из-за моего резкого старта, и в следующую секунду шлагбаум, перекрывавший нам путь, с треском сломался о наш капот. Кажется, осознание того, что назад теперь я точно не поверну, пришло ко мне именно в этот момент – момент громкого треска шлагбаума. Где бы я после этого ни оказалась, похоже, теперь я буду двигаться только вперёд. Даже если это будет угрожать мне смертью.
Я почти сразу свернула на ближайшую к нам, левую обочину. Потому что отчётливо понимала, что в эти страшные секунды, которые по своей длительности будут походить на вечность, я поставлю всех нас под перекрёстный огонь.
Один-два-три-четыре-пять-шесть-семь-восемь-девять-десять-одиннадцать…
Первые выстрелы военных прозвучали спустя одиннадцать секунд после того, как я сломала шлагбаум. В своей жизни я ещё ни на что так не надеялась, как, тараня этот треклятый шлагбаум, надеялась на то, что стрелять военные будут не по нам. Потому что прицельный огонь по нам, как по движущейся мишени, значил бы для нас стопроцентное погибание в течение следующих двух-пяти минут.
Они стреляли не по нам.
Они стреляли не по нам! Не по нам!!!
В толпе заражённых людей, не останавливающейся ни на секунду, начали происходить падения – военные стреляли на поражение, но уже сейчас, в самом начале, для меня было совершенно очевидным то, что они не смогут отстрелить и половину из этой массивной толпы прежде, чем она доберётся до норвежской границы. Военные проиграли ещё до того, как взяли в руки оружие. Граница пала.
Конец ознакомительного фрагмента.