Ознакомительный фрагмент
— Жениху опять отказала, или как? А я говорила, как физическое совершеннолетие преодолеешь, он на тебя насядет. Этот молодой козёл всегда на тебя засматривался. Ты бы покрутилась среди других парней, может, кого получше зацепила.
— Да кому я нужна, — мне было смешно её слушать.
— Не скажи, девка ты видная, дохлая правда совсем, — тётя Агафа одарила меня плотоядным взглядом. Сглотнув, я натянуто улыбнулась. — Эх. Сходила бы ты, Дианка, на дискотеку, что ли. Вампирёнышу какому поулыбалась. Наши пацаны падки на красавиц.
— Ну, давайте честно, — я развела руками, — что с меня взять?! Даже крови не сцедишь.
Вампирша заулыбалась. Добрая она была женщина, хоть и с тяжёлым характером.
— С собой, красавица, я тебе ничего не дам, отберут, — она отодвинула шторку, скрывающую заднюю комнату. — Пошли, накормлю. Я тут себе борща наварила.
Только сейчас я поняла, что же так аппетитно пахнет. У меня предательски громко заурчал живот.
— Пошли, не робей.
Кивнув, я с радостью заскочила в подсобку. На небольшом покрытом цветастой скатертью столе стояла на дощечке кастрюлька с красным борщом, рядом зелёный лук, нарезанный чёрный хлеб, пара кусочков сала на тарелочке и стакан с разбавленной кровью.
Глава 3
На густое тёмно-бордовое содержимое стакана я не обращала внимания. У каждой расы свои трудности: сатиры в гневе в козлов обращаются, вампиры не могут долго жить без крови.
— Не смотри, — женщина быстро убрала стакан.
— Да что вы, — улыбнулась я уже естественнее.
— Это многим портит аппетит. Ты садись. Ешь, не стесняйся.
Взяв тарелку, женщина налила мне борща. А дальше начался настоящий пир. Мать никогда так не готовила. Да и я не умела.
— Эх, Дианка. Где бы тебе мужика найти, да постарше?!
— Зачем старого-то? — не поняла я.
Прожевав сало, выжидательно посмотрела на женщину.
— Да, затем, чтобы взял тебя под своё крыло и опекал.
— Как это опекал? — отправив ложку супа в рот, я призадумалась. — Нет, я хочу самостоятельной быть.
— Дурёха, какая при слизняке муже самостоятельность? Мужчина должен вокруг женщины мир прогибать, заборы от всего плохого возводить, а она самостоятельно прохаживаться по улочкам счастья, не зная ни бед, ни забот.
— Ну, вы загнули, тётя Агафа, — мне стало смешно. — Вы где такого сатира видали? Наши мужики только и могут, что на горб женщине взобраться и катиться на нём по "улочкам пьяного веселья", играя на гармошке.
Вампирша засмеялась.
— Ну, зачем сатир? На другие расы глянь, — снова взялась она за своё.
— А толку? — я сделала большие глаза. — Я-то на них гляну, а они на меня?
— Ох, — она вздохнула, — мир меняется, Диана. Смешанных браков всё больше.
— Да, но среди высших каст, — облизав ложку, я заглянула в кастрюлю.
Просить ничего не пришлось, тётя Агафа сама налила мне добавки.
— Всяко бывает в нашей жизни, может, и на тебя, Дианочка, демон какой взглянет. Они любят девушек чистых да покладистых.
Поджав губы, я не стала спорить. Браков смешанных, конечно, много, но я ещё не слышала, чтобы какой приличный нелюдь на козу взглянул. Тем более если она из такой семьи, как моя. Дочери алкашей популярностью не пользуются.
Наевшись до отвала, я взглянула на женщину. Неудобно стало — объела её.
— Может, вам крови свежей, тётя Агафа? Мне не жалко, на мне всё заживает как на собаке.
— Да что ты, девочка! Ты вон какая бледная, — отмахнулась она.
— И всё-таки мне неудобно вот так, — настояла я на своём. — Давайте полстаканчика.
Она помялась. Соблазн, конечно, был большой: кровь нелюдей ценнее и дефицитнее.
— Я ведь сама предлагаю, от чистого сердца, — подтолкнула я женщину к правильному решению. Вампирам тяжело приходилось: кровь выдавалась по строгому учёту. Не попируешь тут.
— Ну, если только так и немного, — наконец, согласилась она.
Я кивнула и улыбнулась. Тяжело вздохнув, тётя Агафа вытащила большой шприц и жгут.
Из магазина я выходила сытая и довольная, а в кармане домашних шорт лежал шоколадный батончик.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Плетясь через двор, остановилась около качелей и заглянула в наши окна.
Пьют.
Мне было видно отца, опрокидывающего рюмку. Чтобы оно всё у них поперёк горла встало.
Не дадут мне сегодня к экзаменам готовиться. У меня сдача "Материальной культуры" на носу, столько зубрить. И как назло соседка, ведьма баба Нюра, к дочери в соседнее поселение уехала и вернётся только через пару дней.
Придётся в подъезде сидеть. Словно услыша мои мысли, в спину ударил порыв холодного ветра. Вскинув голову, я уставилась на небо. С севера наползали тяжёлые свинцовые тучи.
Тёплой ночи можно и не ждать.
Тяжело вздохнув, обречённо побрела домой.
Дверь в квартиру оказалась открытой. Застыв в коридоре, прислушалась. Бубнят. Мать что-то выговаривает. С её-то настроением и скандал не за горами. Проскользнув в свою комнату, быстро собрала учебники и тетрадь с лекциями, в которую сунула перечень экзаменационных вопросов. И пока меня не засекли, отправилась из квартиры на выход.
С кухни донёсся громкий звон бокалов: празднование предстоящего выходного началось.
Устроиться на работу ночным сторожем куда-нибудь, что ли?! Но тогда спать мне будет и вовсе некогда.
Оказавшись снова в подъезде, поняла, что забыла прихватить лёгкую куртку и шерстяное одеяло, на котором можно будет сидеть или им укрыться. Бетон ведь холодный. Да и, вообще, поздняя весна на дворе. И если днём грело солнце, то ночи ещё недостаточно тёплые. Тем более что снаружи за стенами разыгралась непогода.
Сложив учебники на лестницу, вернулась в квартиру. Родители уже о чём-то громко спорили. Я чётко расслышала своё имя и "Изебор". Застыв статуей, навострила уши. Будь я проклята, если они не обсуждали мой предстоящий брак. На цыпочках прокралась вперёд по коридору.
— Мы можем отдать её сейчас, за хороший выкуп. Просто напиши отказную, и всё. Дианка уже физически совершеннолетняя, — мама очень настойчиво заливала свою песню в уши отцу.
— Физически она может уже и взрослая, а юридически нет. Пусть сидит в своей комнате, мне она не мешает, — отмахнулся от неё папа.
— А мне мешает. Ты не понимаешь, что она дармоед!
— Она наша дочь! — возмутился отец нетрезвым голосом.
— И что? Она лбина вон какая, что теперь на себе тащить её будем!
— Я сказал, — язык отца заплетался, — пусть сидит дома.
— Пусть замуж идёт! А нам хоть денег с неё.
У меня в груди что-то больно кольнуло от слов матери.
— Не отдам, — отец смачно рыгнул и, судя по звуку качнувшейся табуретки, встал. — Будет ей двадцать один, потом и решим.
— И что? Два года будем ждать?! Я с Меланией сегодня говорила. Изя готов за неё заплатить хороший калым. Что отказываться-то. Ну, хочет мальчик уже остепениться, пусть забирает эту мазюкалу и с концами, — в голосе мамы звучало такое пренебрежение.
Наверное, за столько лет я должна была привыкнуть к такому отношению, но я не могла. Каждый раз мне было больно до слёз. Я ведь видела, как общаются дети и родители в других семьях. И понимала, что у нас что-то не так.
Всё неправильно.
— Обойдётся, — рыкнул отец. — Моя дочь уйдёт из дома в двадцать один, и точка!
— Ай, ты просто пьяный дурак, выгоды не видишь. Вот раздвинет она ноги перед кем другим, и даже Изенька на неё уже не позарится. Надо сбагрить, пока за неё так хорошо дают.
Моя губа предательски задрожала. Я пыталась взять себя в руки, загнать слёзы обратно. Но не смогла. Не вышло.
Ощущая, как стекает по щеке слезинка, отступила к двери.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})А в голове всё звенело: "Надо сбагрить".
Глава 4
Уже схватившись за ручку двери, остановилась. Меня будто в грязь окунули и лицом в ней повозили.
— Как я сказал, так и будет! — зарычал на весь дом отец.