Но я, конечно, не растекаюсь, не позволяю себе. Тётя Надя хоть и тётя мне, но сегодня она какая-то особенная, будто бы повернулась ко мне иной своей стороной, которую я прежде не замечал. Я привык видеть её всякой: озорной, весёлой, уютно-домашней, деловой, жёсткой. Но сейчас передо мной совсем другая тётя Надя. Сейчас передо мной сидит королева. Да! Та самая королева, которая вышагивала в коридорах студии, приковывая к себе взгляды. Да, это был спектакль, и он закончился, как только зрители остались позади. Но невидимая корона по-прежнему сияет на голове тёти. И дело тут не в дорогих брендовых шмотках, не в украшениях, при одном только взгляде на которые даже я понимаю, что это не бижутерия, а драгоценные камни и штучная работа. И даже не в осанке дело. Просто это непроходящее ощущение: передо мной королева. И глядя сейчас на эту королеву, я, в общем-то, даже понимаю Андрея. Понимаю, почему он по ней с ума сходит, почему так вцепился и не выпускает. Да, понимаю.
Перевожу взгляд на него.
Такого Андрея я тоже не привык видеть. Сейчас он расслаблен и доволен, будто бы давно ждал такого вечера и вот дождался. Когда он смотрит на тётю Надю, то в его скучающем взгляде появляется тепло. Очень характерное тепло. Ни с чем его не спутаешь. Оно перепадает и мне, принимая покровительственный оттенок. Ну да, он же меня племянником назвал. Вот ведь упырь! Хотя… если припомнить, то Андрей всегда так ко мне относился. Раньше я не понимал, почему, и удивлялся. Потом я всё понял, и мне очень захотелось выбить ему челюсть, ну или хоть нос сломать. А вот сейчас смотрю на него, на них вместе, и не испытываю ничего подобного. Нет злости, нет возмущения и неприязни. Ничего не осталось. Постепенно как-то ушло, незаметно. Просто привык к мысли, что они вместе, что тётя его любит — и всё. А сейчас смотрю на них и понимаю: да, любят. Оба.
Странно всё это. Чертовски странно.
Мысли текут неторопливо, врастяжечку, и разговор идёт тоже неспешно и тихо, звякает столовое серебро о тонкий фарфор тарелок, искрит в бокалах вино, зелёные ладони растений гасят звуки извне, превращая беседку в островок умиротворения. Я полностью расслабляюсь, и когда начинает звонить сотовый, не сразу соображаю, что это мой сотовый, а когда всё же соображаю, не сразу беру трубку. Но всё же беру.
И тут же получаю пинка от мамы:
— Ты где, чёрт тебя дери, шляешься?
— Э-э… — с трудом сбрасываю с себя расслабленность и пытаюсь понять, почему на меня орут, что я сделать опять успел. — В смысле, где? А что? И вообще, привет, мам.
Извиняясь смотрю на тётю Надю и замечаю, как она настороженно прислушивается.
— А что? — врываются мне в уши мамины децибелы. — А то! Я под твоей дверью стою, а тебя где-то носит!
— Подожди, — бормочу я, пытаясь срочно включить мозг. — Ты сейчас здесь? Прилетела?
— Да, прилетела! И вообще, по-хорошему, можно было бы и встретить мать. Но я уж на такой приём и не рассчитывала. Но хоть дома-то можно быть? Я тебе и звонила, и писала вчера, но ты ж занятой, до тебя не дозвонишься. Ты хоть сообщения прочёл? — заканчивает мама сердитую тираду.
— Эм… — тяну я, соображая, что ни черта я не прочёл, я вообще в последнее время в мессенджеры редко заглядываю. Слишком много мне стали писать совершенно левые люди, и я даже прочесть не всё успеваю, не то, что ответить. Так что реагирую я сейчас только на звонки, а вчера и днём и вечером я был малёха занят.
— Мам, знаешь что? — придумываю я на ходу. — Я скоро буду, а ты пока подожди в кафешке.
— В какой ещё кафешке? — негодует она.
Пропускаю мимо ушей её эмоции и отвечаю по существу:
— Она в соседнем доме. Я скоро буду!
И вешаю трубку.
— Атас! — смотрю я на тётю Надю, а лицо-то у неё тоже вытянулось, наверное, как и у меня.
— Ну Настенька, ну и учудила… — шепчет тётя. — Она мне неделю назад звонила, говорила, что прилетит по делам, ждите, мол. Потом, три дня назад, перезванивала, жаловалась, что не срастается и поездка отменяется. А сегодня она здесь! При этом мне она уже не звонила. Нет у меня пропущенных, и сообщений никаких нет. Кто так делает вообще?
— Кто так делает? Маман моя делает. Нам-то с этим что теперь делать? — нервно тарабаню пальцами по столу я.
— Ну… для начала давай поедем и встретим её, — предлагает тётя.
— Все вместе? — хмыкаю я. — На лимузине? Вот в этом прикиде? — мотаю головой на её украшения. — У мамы к тебе сразу возникнет много вопросов.
Тётя поджимает губы.
— Хорошо, поедешь один ты.
— Окей. Приеду я, а дальше что? Куда её везти? На квартиру нельзя — там голые стены. Да и ключей у меня с собой нет. На хату к Дамиру? Это ж пиздец! Как я маме его объяснять буду?
— Вези к нам, — великодушно предлагает Андрей.
Выглядит он при этом совершенно беззаботным. Кажется, эта ситуация его скорее забавляет.
— Да, Ярик, — подхватывает тётя. — Вези её к нам. Потом уже думать будем, что да как объяснять.
— Окей, — соглашаюсь я и встаю, не тратя больше времени, а то через полчаса маман кафешку просто разнесёт. — Адрес какой?
— Твои телохранители знают, — благостно машет Андрей.
Телохранители.
Ёбана!
Их-то я как матери объяснять буду?
Ладно, погнали — потом заведём!
====== Эпилог ======
Всё. Приехали. До кафешки меньше, чем полсотни метров, и со стоянки даже сквозь деревья хорошо просматривается входная дверь, обрамлённая мигающими огнями.
Нужно вставать, идти, встречать маму, а я так до сих пор и не придумал, как объяснить свой эскорт. Не выдавать же ей сразу в лоб: привет, мам, познакомься — это мои телохранители. Пиздец. Но как-то объяснить их нужно!
Стоп. А что, если представить их, как коллег по цеху? Пиарщики, менеджеры, водители директора, которые решили подсобить музыканту.
Смотрю на бритые затылки и мускулистые шеи и вздыхаю.
Не очень удачная мысль, если честно, но другой вообще нет.
— Так, ребят, для моей маман вы будете менеджерами со студии. От вас нужно будет только поздороваться, забалтывать её буду я сам. Ну всё. А теперь сидите здесь, я пошёл.
Выпрыгиваю из машины и наблюдаю, как следом выходит Паша. Выдыхаю.
— Не-не-не! — машу руками. — В кафешку я пойду один.
Натыкаюсь на тяжёлый Пашин взгляд.
— Один, — с нажимом продолжаю я. — Тут соседний дом, пара, блядь, шагов, времени от силы пять минут. Ничего со мной не случится.
Поставив на этом точку, разворачиваюсь и топаю к кафе, шумно вдыхаю прохладный воздух, а затем выпускаю по капле прозрачным паром. Так я настраиваюсь. Маму нужно заболтать. Хотя бы на полчаса, пока едем. А потом рядом будет тётя, она поможет и с легендой, и с забалтыванием, и вообще со всем. У тёти всегда лучше получалось с мамой общаться. Лучше, чем у меня.
До кафе остаётся совсем ничего. Пересечь дорогу, что выруливает из дворов на проспект, и всё, прямо на углу — она.
Держись, Птах. Впереди испытание маманом, но ты справишься. Вперёд!
Но сразу вперёд не получается. С проспекта в проулок сворачивает какой-то гонщик, и я торможу у бордюра пропустить этого шумахера. Наверное, поэтому и слышу хруст снега за спиной. Быстрый, нервный хруст. Не успеваю обернуться, как на голову опускается какая-то херь, и я оказываюсь в полной темноте зажатый в чьих-то тисках.
Что за нахуй!
Рву. Пинаю гада за спиной. Он воет, но хватка не слабеет. Бодаю его башкой, и тут в неё будто молот врезается. Боли почти не чувствую, только гул. Острый, раскалывающий череп надвое гул, который перекрывает всё: и визг тормозов, и далёкие крики. Гул растекается по всему телу, и оно становится слабым, непослушным. Но я продолжаю пинать ногами и брыкаться.
Получай, сука конченная! Получай!
Хват чуть слабеет, и я рву вперёд. Ломлюсь свозь тьму и гул, натыкаюсь на что-то, врезаюсь со всей дури и падаю.
Падаю теперь уже в тишину.