— Это Сидор Ильич, мой муж. Погиб на войне. Только ушел — похоронка. Думала, не выживу, — уголочком белой косынки вытерла набежавшую слезу и продолжала, дотрагиваясь пальцем до стекла: — Это вот мой старшенький… Тоже погиб… Вслед за отцом… ушел и нет по сей день. Куда я только не писала, приходит один ответ: «Пропал безвестно». А это средний. — Пальцы женщины, словно шелковые, дотрагивались до холодного стекла. — Тоже не вернулся. Сложил голову на белорусской земле… Партизанил… Остался младший… Вот мы с ним, — указала она на парня в военной фуражке. — Слава богу, хоть он со мной. Одна надежда на него: старость мою присмотрит.
— А где он сейчас? — не выдержал мой коллега.
Хозяйка вдруг умолкла и посмотрела на нас какими-то невидящими глазами. Что-то думала она, что-то связывала и не могла или не хотела связать в своих мыслях.
Черты лица ее как-то стерлись, я видел только большие, очень большие глаза. Эти глаза увеличивались по мере того, как она всматривалась в нас.
— Поехал в город и, наверно, остался погостить у тетки, моей сестры, — медленно и еле слышно произнесла она. — А что случилось? — вырвалось из самой груди ее.
— Мужайтесь, Серафима Павловна! — не мог я молчать дольше. — Сына вашего нет в живых…
Женщина словно окаменела, лицо ее побледнело, как у мертвеца.
Мы помогли ей сесть, дали глотнуть воды. Наконец она произнесла:
— Вася, сыночек, и ты меня оставил…
Больше она не причитала, не голосила, молча слушала нас. Ни единая черточка на лице ее не дрогнула, только слезы бежали ручьем по сухим морщинистым щекам.
Мы оставили ее на соседей, а сами поспешили искать, немедленно искать убийцу. Душу жгли глаза этой матери. Я до сих пор их вижу — они как потухшие угольки, подернутые мертвым пеплом.
— Осталось непроверенных два человека, — сказал Александр Маркович. — Давайте вместе зайдем к ним, а потом и в сельсовет.
По дороге я рассказал о матери погибшего, настроение мое передалось всем, и мы шли молча, углубленные в себя. Никто из нас даже не заметил, как мимо прошел мужчина. Поняли это, когда нас уже догнала мелодия из транзистора. Оглянулись. Или он почувствовал наши взгляды, или так уже совпало, но мужчина тоже оглянулся.
— Смотри, он! — дернул меня за руку Александр Маркович.
Точно с рисунка, перефотографированного нами, смотрел на нас мужчина. Только очки у этого в черной оправе.
Мы вернулись к нему, остановили и представились.
Услышав, кто мы, мужчина весь напрягся, аж белки глаз покраснели, но виду не подал, только быстрым каким-то лихорадочным взглядом окинул ребенка, который спал в коляске, и еще крепче стиснул свою руку на ручке коляски.
— Как ваша фамилия? — спросил его Бандурко.
— Радченко.
— Чей у вас приемник?
— Мой. Купил в воскресенье в городе…
— А точнее? — наступал на него Александр Маркович.
— Я же вам сказал… Этого мало? Проверьте в магазине… И паспорт имеется… — проворчал Радченко.
В это время заплакал ребенок, он наклонился к нему, взял на руки.
Мы осмотрели радиоприемник.
Сомнения наши совсем развеялись — это была «Селга», тот приемник, который мы искали.
— Вы знаете, что нам нужно говорить правду? — напомнил ему Александр Маркович.
— Знаю. Признание смягчает вину, — буркнул Радченко. — Знакомо. Я ведь сидел. Но это не значит, что вы должны меня в чем-то подозревать. — Радченко бережно уложил ребенка в коляску.
— А где Василий? Вы ведь были вместе? — теперь я задал ему вопрос.
Радченко опешил. Снял очки, стал протирать запотевшие стекла. Руки у него дрожали. Лицо налилось кровью.
— Какой Василий? Никакого Василия я не знаю, — глухо ответил он.
— Ну как же не знаете? Вас видели с ним вместе в магазине и у гаражей, — напомнил Александр Маркович.
— А, Васька? Иванков? Так бы и сказали! — криво улыбнулся Радченко. — Были мы с ним в магазине вместе, потом разошлись. Я уехал домой, а он ушел к тетке… Там родственница его живет.
Мы переглянулись с Бандурко, обменявшись единым мнением, и молча пришли к выводу: преступник — Радченко, его нужно задержать. Но не здесь, на улице. Я предложил, чтобы Радченко повел нас домой и показал паспорт на транзисторный приемник.
Радченко ничего не оставалось, как согласиться.
Дома, как я и предполагал, он паспорта не нашел. Сказал, что не помнит, куда его сунул.
Тогда я объявил, что мы будем искать сами.
— А ордер у вас на обыск есть? — окрысился Радченко.
— Все есть, — успокоил его Александр Маркович.
Я, пригласив понятых, вынес постановление на обыск.
В квартире паспорта на радиоприемник мы не нашли, но зато обнаружили брюки Радченко, на которых имелись следы застиранных бурых пятен.
— Это я кроля забивал и выпачкался, — объяснил он.
— Проверим, — пообещал ему Александр Маркович. — Экспертиза все покажет.
Паспорт на радиоприемник мы нашли в туалете. Был наколот на гвоздик.
На основании вещественных доказательств мы задержали Радченко и немедленно выехали с ним в Орджоникидзе.
Радченко отказывался давать показания, пока не получили результатов экспертизы. Было подтверждено, что на брюках Радченко кровь одной группы с кровью Иванкова. Мальчишки, видевшие Радченко с Иванковым, признали Радченко.
Но и после этого он не перестал изворачиваться, лгать самым бессовестным образом, выставляя версию о том, что, дескать, Василий сам напал на него, и он, защищаясь, ударил его бутылкой.
— Вы и обворовали его, защищаясь? — спросил я.
— Я взял только приемник, на время… Думал — подержу немного и верну.
— Не думали, Радченко, — оборвал я его. — Не думали и тогда, когда вычистили карманы Василия Иванкова, не думали, когда взяли приемник, не думаете и сейчас вернуть все ему, ибо знаете, что убили его, за что и станете перед судом.
