Попутно незнакомец, не произнося ни слова, вложил Вовке в голову некий «пакет» знаний: откуда он взялся и куда его следует немедленно отвезти, поскольку «здесь» ему помочь в принципе не могут ни в какой больнице, пусть даже с самым лучшим оснащением. Между людьми «здесь» и людьми «оттуда» есть некая существенная разница, не то физиологическая, не то генетическая – непонятно…
Отвезли к валу Славенского конца. Он с огромным трудом выбрался из машины, сдержанно поблагодарил, – голосом, а не «мыслью», – посоветовал всё забыть (целее будешь, парень), опираясь на кладку XIV века правой рукой медленно двинулся в темноту и…
И сгинул. Будто фонарик выключили. Был и нету.
– Мнения, соображения? – безнадежным тоном спросил Вовка. – Я в отчете по вызову написал «ушел из машины», инструкции такое допускают, не арканом же его тащить?
– Алкоголь ты не употребляешь, – задумчиво сказал я. – Про изменяющие сознание вещества и говорить нечего. Для выдумки, ради развлечения собеседника, звучит слишком банально и неубедительно: никто в здравом уме не поверит. Значит, правда.
– Логично и обратное: значит, ты сейчас не в здравом уме, – буркнул Вовка. – Он четко сказал: на «дорожку» не суйся, опасно.
– А он вообще по-русски говорил?
– Словами по-русски. Если… Как бы это сказать?.. Если телепатически, то скорее вкладывал в мои мысли готовые образы. Он хотел посмотреть на «изменение мира», по его мнению происходящее прямо сейчас, из-за пандемии. Потому и пришел к нам. Взглянуть своими глазами.
– Две тысячи триста пятьдесят второй год, – медленно, почти по слогам произнес я. – Господи, триста тридцать два года тому вперед… С ума сойти. Но при чем тут «изменение мира»? Что такого у нас должно произойти, чтобы некто из предположительного будущего решил заглянуть в наше скучное столетие?
– Не «произойти», а «происходит». Ты будто новости не смотришь. Европейцы сидят в своих огородах за собственными заборами, таскают у соседей медицинское оборудование и надеются, что трудностей окажется меньше, чем у остальных… Нам куда проще – самодостаточность и богатое советское наследство, а всем прочим каково? По крайней мере сейчас у нас предостаточно аппаратуры и медикаментов, незачем позориться на весь свет и перекупать у китайцев маски с санитайзерами за конские деньги прямо на аэродроме… Ничего как раньше уже не будет. Был мир без границ, да весь вышел. Сгинул за несколько недель.
– Умеешь поднять настроение, – вздохнул я. – Ну хорошо, предположим этот твой «гость» явился к нам лично оценить события двадцатого года. Темпонавт, будто в книжках про попаданцев. Сразу встает вопрос: отчего он прибыл сюда абсолютно неподготовленным? Если бы я отправился в некое условное прошлое, то обязательно прихватил аптечку, оружие и что там еще полагается? Случайное, ненамеренное перемещение на триста с лишним лет? Исключено, иначе он не оказался бы на частной квартире, не знал наших реалий и не отвел тебя к «дорожке»…
– Элементарно, Ватсон, – почти не раздумывая отозвался Вовка. – Он ходит туда-сюда постоянно, соображаешь? А тут чистая случайность, сердечный приступ, но поскольку в их будущем у людей как-то изменилась физиология, нашими средствами помочь было бы невозможно. Эх, да чего тут гадать! Все равно никогда не узнаем.
– Это почему же? – осенило меня. – Говоришь, Старый вал? А ну пошли!
– Куда «пошли»? – Вовка аж попятился. – Сдурел?
– Это почему вдруг? Если «дорожка» всегда и постоянно находится в одном и том же месте, то заблудиться мы вряд ли сумеем. Сунемся «туда», оглядимся, и бегом назад. Зато получим доказательства! Сам сказал, идти вдоль ручья пять минут!
* * *Первое, что я почувствовал – тяжелый смрад. Прежде всего чувствовался запах дыма, но так пахнет не костер и не дымок из трубы, так воняют сгоревшие деревни. Не просто сгоревшие – подожженные намеренно.
К величайшему изумлению нас обоих «дорожка» сработала безотказно. Вовка показал откуда именно начал движение человек-загадка, мы сделали всего пять шагов в нужном направлении и в один миг изменилось всё и вся, кроме, пожалуй, силы тяготения.
Низенькая, в рост человека, выветрившаяся кладка заместилась полноценной крепостной стеной – впереди виднелась башня с шатровой крышей. Дачные домики по левую руку исчезли, вместо них выросли солидные, в два этажа бревенчатые избы крытые темной дранкой. Никакого побитого асфальта, деревянная подгнившая мостовая.
Солнечный майский день обернулся низкими тучами, моросью и прохладным ветерком, приносившим запах тления, горелой плоти и горького дыма.
– Это явно никакое не будущее, – оторопело сказал Вовка. – Кажется, по незнанию, мы зашли не в том направлении! Слышишь, колокола звонят?
Улица вдоль стены была пуста – ни единого человека, никакого движения. В отдалении, видимо на той стороне Волхова, тяжело бил набат: я немного разбираюсь в типах церковного перезвона, это был именно тревожный набат: размеренный и грозный. От дыма хотелось прокашляться, но пожара, открытого огня, рядом не наблюдалось.
Медленно и осторожно мы добрались до башни, стоявшей шагах в пятидесяти от «дорожки». Ворота настежь, людей нет. Вошли под свод, выглянули наружу. Вместо Федоровского ручья – ров, мост опущен. За мостом, в отдалении, что-то наподобие пылающих рвов: длинные ямы, заваленные горящей древесиной. Несколько человеческих силуэтов, судя по рясам – монахов. Один, увидев нас, что-то крикнул, и замахал руками, но я решительно ничего не понял: это какой угодно язык, но только не русский…
– Почему в городе никого нет? – пробормотал Вовка и дернул меня за рукав. – Давай за мной. Не нравится мне всё это! Очень не нравится!
Мы нырнули обратно в проход под башней и свернули налево, вдоль стены – если это все-таки Новгород, то прямо впереди должна быть река. На берегу будет проще сориентироваться.
– Вот теперь я кажется знаю, где мы очутились, – сказал Вовка, едва мы вышли к Волхову. – И по-моему, нам надо срочно возвращаться. Лучше пятьдесят коронавирусов, чем… Чем то, что происходит здесь и сейчас.
На западном берегу реки, чуть правее, поднимался Новгородский детинец, совсем не похожий на кремль образца XXI века. Со стороны реки крепость белокаменная, но та часть, что прилегает к Людину концу города – деревянная. И опять столбы черного дыма за стенами.
– Да что такое? – я начал отчетливо нервничать, почти до дрожи. – Монголы какие-нибудь? И так понятно, что это прошлое! Дальнее прошлое!
– Книжки надо читать, – огрызнулся Вовка. – Люби и знай родной край. Откуда здесь монголы? Хуже. Великая чума. Черная смерть. Новый детинец начали строить при архиепископе Василии Калике, но в 1348 году работы остановили из-за войны со шведами, поэтому он сейчас на треть каменный, а дальше старинный, из бревен – стройку начнут заново только лет через семьдесят… Не перепутаешь! Понимаешь теперь почему люди исчезли?
– О, нет, – простонал я, наконец-то сообразив. – Только этого нам не хватало!
– Самоизоляция самоизоляций всех времен и народов, – подавленно сказал Вовка. – Самая лютая эпидемия в истории человечества, никого не пощадившая – Китай, Индия, Европа, Русь… Ты хоть понял, что монахи во рвах жгут? Умерших. Хоронить возможности нет. Живые сидят по домам безо всяких приказов вече или архиепископа – похоже, Василий Калика умер недавно: он заразился во Пскове, скончался по дороге в Новгород, тело выставили для прощания в Софийском соборе и в результате здесь тоже началась эпидемия… Теперь хотя бы ясно, что нам монах возле ворот орал – сгиньте отсюда, не вылезайте из дома!
– Я ни слова не разобрал.
– И не мог. В четырнадцатом веке русский язык звучал совсем иначе, но я ставлю что угодно – смысл был именно такой. Смертность от Черной смерти едва не поголовная: в Смоленске осталось всего пять или шесть жителей, они затворили ворота города и ушли, а в Белоозере и Глухове умерли вообще все.
… – Олухи царя небесного! – меня от неожиданности бросило в холодный пот. Это был голос деда. – Да кто вас сюда звал, а?! Уши надеру обоим!