Но вдруг, услышав голос мамы, Яня убежала, а Эвуня уже про себя дочитала рассказ.
— Вот радость, вот радость, Эвуня! — говорила, вернувшись от мамы, Яня. — Сейчас мы повезем в поле ужин жнецам и папе — папа тоже в поле… Бери скорей шляпу и приходи вниз!
Когда пришла Эвуня, Марыся укладывала в бричку большую корзинку с хлебом и сыром и довольно большой бочонок соленых огурцов. Яня держала покрытую салфеткой корзинку с ужином для отца.
Короткую езду в поле разнообразили хорошее настроение и веселье Яни, которая обладала многими практическими сведениями по хозяйству.
Вечно скучающая Эвуня не умела отличить пшеницы от ячменя, проса от льна, гречихи от клевера. Она слушала с удивлением Яню, которая говорила о них так свободно, как о своих знакомых; она не только знала различные виды злаков и трав, она умела назвать каждую птичку, каждую бабочку, летающую в тихом прозрачном воздухе.
В первый раз Эвуня начинала понимать, что можно не скучать в поле и на лугу. И теперь, когда бричка въехала в лес, когда Яня начала показывать своей подруге то сосны и березы, то буки и рябины и говорить то о зайчиках и белках, то о стучащем вдали дятле, то о различных ягодах, весь лес, казалось, был полон жизни, движения, голосов; и то, что раньше казалось Эвуне только темной и густой листвой, выступало теперь с необычайной определенностью цвета, узора, особенностей и жизни. Она и не заметила, как за лесом развернулся изумрудный луг, на котором около двадцати жнецов косили высокую, красивую траву. Увидав девочек и привезенный ими ужин, жнецы запели красивую песню, которой вторило эхо. А Яня хлопотала вместе с Марысей, раздавая рабочим хлеб и сыр и напевая песню, которую только что пели жнецы.
Солнце спустилось низко, когда девочки вернулись домой и Эвуне казалось, что именно теперь ею овладеет обычная скука. Она уже открыла ротик, чтобы зевнуть, когда Яня, пробегая через крыльцо с жестяной лейкой в руке, позвала ее своим веселым голоском.
— Скорее, скорее, помоги мне полить розы перед окном, уже несколько дней не было дождя, а солнце сильно грело сегодня. — И она потянула за собою Эвуню.
— Разве у вас нет садовника? — спросила по дороге Эвуня.
— О, нет, есть; но у садовника много работы с садом, потому что лето теперь сухое; вот я и взяла под свою опеку розы, тем более, что это любимые цветы мамы. Мне было б очень обидно, если б они завяли из-за моей нерадивости.
Говоря это, Яня наполнила лейку водой, зачерпнув ее из небольшого пруда, и это занятие показалось Эвуне таким приятным, что она, отыскав себе другую лейку, поливала в перегонку с Яней красивые цветущие розы.
В это время возвращающиеся со стадами гусей деревенские дети столпились около придорожного креста, тут же, сейчас за помещичьим садом.
Увидав это, Яня улыбнулась и сказала:
— А вот и мои певцы!..
Она подошла к кучке детей, которые сердечно поздоровались с ней. Эвуня, стоя среди клумбы роз, издали смотрела на нее. Она видела, как Яня гладила по головкам младших детей, как с милой улыбкой разговаривала со старшими, как, наконец, она стала на колени перед крестом, а за ней и все дети. В ту же минуту Яня чистым звучным голоском запела песнь, а за ней тотчас же запели и маленькие девочки.
Эвуня была сильно растрогана.
В ее мыслях пронеслась ее праздная и бесполезная до сих пор жизнь, в которой каждый день давил ее, как тяжелый камень. Она вспомнила те часы зевоты, когда она не знала, что ей делать, ту пустоту, которую чувствовала она среди самых изысканных игрушек, наконец, те неприятности, которые она причиняла родителям своим настроением. Какие же она «дневные дела» могла принести в жертву Богу по окончании тех дней и часов праздной зевоты, в которые она никому не помогла в работе, не облегчила ничьей скорби, не принесла никому утешения, радости, никого ничему не научила.
Она склонила на грудь свою головку и две ясные слезинки упали на ее покрасневшее от внутреннего стыда личико. Это была минута победы над самой собой, минута добрых намерений, минута пробуждения к новой жизни.
Когда через месяц Эвуня вернулась домой к родителям, отец и мать не могли нарадоваться на нее.
Веселая, деятельная, приветливая, занятая весь день то наукой, то ручной работой, она умела пользоваться каждой минутой, чтобы сделать что-нибудь полезное. Вместо дорогих игрушек, она занялась шитьем, книжками, пением и разговорами с маленькими деревенскими детишками, изучала домашнее хозяйство и стала выручать маму.
— Не понимаю, как могла я когда-то скучать, — говорила мне как-то Эвуня с милой улыбкой, — когда так много работы и дома и вообще на земле…
— Мне хотелось бы, чтоб день был несколькими часами больше, — говорила она иногда, подымая глазки на заходящее солнце.
О зевоте не было и речи.
