В итоге от исходного произведения многовековой давности зачастую оставались в его более поздней версии, скажем, XVII–XIX веков, только имена главных героев да некое сюжетное ядро. Вокруг этого ядра возникало так много новых сюжетных комплексов и новелл, что по существу можно говорить уже не столько о «версии», сколько о новом произведении.
Иными словами — перед нами не окаменелая, а вечно развивавшаяся традиция. При анализе последней по времени версии произведения нетрудно обнаружить ее «многослойность», выявить как бы упрятанные в новом произведении архаические элементы произведения исходного.
До настоящего времени найдено около трех десятков «Сказочных энциклопедий», по общему числу содержащихся в них «романов» и повестей во много раз превосходящих рукопись № 167. Весь этот грандиозный сказочно-повествовательный фонд правильно было бы именовать «океаном» — он не только поразительно грандиозен, но и находится в вечном движении.
Знакомство с этим иранским «океаном сказаний» способно вызвать у читателя чувство изумления и восхищения необузданностью фантазии и бескрайностью творческих потенций безымянных составителей. Перед литературоведом же неизбежно возникает проблема: как определить жанр этих произведений, как их классифицировать.
Вполне правомерна дискуссия и научная полемика, возникшая в иранской филологии вокруг этих вопросов, и прежде всего по поводу того, следует ли отнести эти произведения к фольклору или к письменной литературе.
В пользу первого тезиса говорит, в частности, фольклорный характер и источник сюжетного ядра этих произведений. Они бытовали в устном исполнении, на разговорном языке, были анонимны. Поскольку же рассказчики в течение веков изменяли их текст, приспосабливаясь к вкусу и пожеланиям аудитории, то осуществлялся тот тип коллективного творчества, который характерен именно для фольклора.
В пользу же второго говорит существование письменного текста произведений, гораздо большая стабильность его сравнительно, например, с устным народным сказочным эпосом; наконец, общелитературный, а не диалектный характер разговорного языка киссаханов.
Вместе с тем некоторые исследователи, ссылаясь на «промежуточное» положение этих произведений между фольклором и письменной литературой, предлагали именовать их либо «устной письменностью», либо «письменным фольклором», что, по их мнению, должно было подтвердить их жанровую неопределенность, их парадоксальный синкретизм.
Чтобы ответить по-научному объективно на поставленный вопрос, следует подойти к нему с позиций историзма — исследовать эти произведения в их зарождении и возникновении, их многовековой эволюции и обретении ими того облика, который им присущ в «сказочной энциклопедии».
Выше уже отмечалось, что сюжетное ядро значительной части этих произведений восходит к глубокой древности и к устной традиции. В письменной форме многие из этих произведений развивались особенно интенсивно в городской среде. И как это свойственно городскому устному творчеству вообще, такие произведения впитывали в себя письменно-литературные элементы, испытывали воздействие классической фарсиязычной поэзии — романтических поэм (таких, как многочисленные вариации на тему «Лейли и Маджнун» и др.), а также любовной лирики (газелей Хафиза и др.), мистическо-суфийских преданий о «святых» и творимых ими благодеяниях и чудесах, вбирали в себя различные религиозно-философские элементы. Как известно, XVII–XIX века характеризуются новым после X–XV веков расцветом фарсиязычной поэзии, культивировавшейся именно в городской среде. К этому же периоду относится бурное развитие сказочной литературы. «Сказочные энциклопедии» обретают ту самую завершенную форму, в которой они и дошли до нашего времени.
Исходя из этого факта, а также из общих закономерностей литературного процесса, современная иранская филология склонна рассматривать сказочную литературу не как некую промежуточную форму, а как письменную литературу особого рода. Своеобразие этого особого рода состоит вовсе не в его кажущейся жанровой неопределенности, а во вполне определенно выраженном демократическом, народном характере.
Ведь и в произведениях классиков, выражавших демократическую тенденцию в литературе (в противовес литературе реакционного, консервативного характера), отчетливо прослеживаются фольклорные источники и мотивы. Таково творчество и Фирдоуси, и Хафиза, и других корифеев персидско-таджикской поэзии.
В этой связи уместно вспомнить высказывание Н. Г. Чернышевского; «…известно, что главная сила и Мильтона, и Шекспира, и Боккачио, и Данте, и Фирдавси 2, и всех других первостепенных поэтов состояла в том, что они были компиляторы народных преданий»3.
Народные истоки сказочных произведений вовсе не являются препятствием для их развития в общелитературном русле. Оставаясь разговорным, становился все более общелитературным их язык; сложились более четкие принципы их композиции: либо сосредоточение множества эпизодов вокруг одного сюжетного стержня — «рамки» (так называемая «обрамленная повесть»), либо широкое применение вставной новеллы или «сказки в сказке». В конечном счете сформировались основные жанровые формы: дастан (роман), кисса — (повесть), хикаят (рассказ) и латифа (анекдот). В этих произведениях в отличие от обычных народных сказок герои действуют активно, осмысленно. Поэтому больше уделяется внимания и их душевному миру, психологии.
В сказочных произведениях отчетливо выражена народная тенденция (общечеловеческая мораль, нравственные нормы и народные чаяния и идеи) и народно-гуманистическая концепция личности — личности благородной, мужественной, доброжелательной, человеколюбивой. Эта концепция иногда воплощена в образах справедливого царя или справедливого народного царства типа славянской «Страны Муравии» или таджикского «Золотого кишлака».
Следовательно, совершалась эволюция от первоначального синкретизма, жанровой неопределенности, от «письменного фольклора» к художественному синтезу подлинной литературной прозы.
Именно такими и предстают перед нами собранные в «Сказочной энциклопедии» произведения фантастически-сказочного содержания. Именно своей литературностью они принципиально отличаются от устных народных сказок иранских народов — персов и таджиков, — сказок целиком фольклорного типа, никогда не бытовавших в письменном виде.
С образцами этой прозы и знакомит читателя настоящая книга. Она представляет собой как бы «малую» сказочную энциклопедию. В ней представлены лишь две жанровые формы: роман и пять любовных повестей.
«Семь приключений Хатема» являются довольно характерным образцом сказочного романа.
Романом это произведение и ему подобные следует считать, принимая во внимание не только объем, но и в первую очередь такие его существенные особенности, как отражение социальной жизни и общественных конфликтов в широком плане; изображение человеческой личности, ее помыслов и активности; наличие занимательной интриги и развертывающихся, подобно пружине, сюжетных линий.
Роман создан по рамочному принципу, хорошо известному читателям по «Тысяча и одной ночи», «рамку» которой составляют рассказы Шахразады в течение 1001 ночи, с многочисленными вставными новеллами, «сказками в сказке».
«Рамочная» структура, содержащая в себе большие художественно-фантастические потенции, высоко ценилась, в частности, таким поборником и теоретиком реалистичного художественного метода, как Н. Г. Чернышевский. В «Повести в повести», которую мы выше цитировали, он по поводу «Тысяча и одной ночи» замечает, например: «Я в молодости очаровывался сказками «Тысяча и одной ночи», которые…вовсе не «сказки для детей»; много и много раз потом, в мои зрелые лета, и каждый раз с новым очарованием, я перечитывал этот дивный сборник. Я знаю произведения поэзии не менее прекрасные, более прекрасного — не знаю»4. Одной из основных особенностей, заключенных в «рамочной» поэтике таких сказочных произведений, в их поэтической вдохновенности, является, по характеристике Н. Г. Чернышевского, вовлечение самого читателя в творческий процесс вымысла: «Сущность чистой поэзии состоит именно в том, чтобы возбуждать читающих к соперничеству с автором, делать их самих авторами» 5.