Миллер. Но ты мне одно скажи: что из всего этого выйдет?.. Не жениться же ему на девчонке – об этом не может и речи быть. А чтобы он взял ее к себе в… Господи, прости мое согрешение! Нет, здорово живешь! Ох, уж эти мусье фон-бароны! Где-где, я думаю, не терся, каких, поди, шашен не заводил – и сам черт не разберет! Разумеется, у этакого сластены текут слюнки на лакомый кусочек… Смотри ты у меня! берегись! Впрочем, будь у тебя в каждой стенной щели глаз, стой ты часовым над кровинкой – и тут он вскружит ей голову у тебя под носом, а потом наставит и ей самой нос, да и поминай его, как звали. А девке на всю жизнь позор: сиди, голубушка, а коль по нраву пришлось – продолжай ремесло! (Ударяет себя кулаком по лбу.) Боже милостивый!
Жена. Спаси нас, Господи!
Миллер. Надо самим-то не плошать. На что больше рассчитывать этакому ветрогону? Девушка – красавица, стройная, ловкая. Что живет не в хоромах – не беда. С вами, бабами, на это сквозь пальцы смотрят; дал бы только Бог местечко par terre – только бы моему хвату эту статью обработать, а там… Э, все пойдет, как по маслу… вот как у нашего Роднея, когда он носом француза почует: тут ему и море по колено. Я его и не виню. Человек бо есть. Как этого не знать?
Жена. Прочитал бы ты только, какие чудесные записочки пишет майор твоей дочери. Боже мой, да из них как белый день ясно, что ему только ее сердце дорого!
Миллер. Так и есть! Кошку бьют, а невестке наметки дают. Эх, ты! Кому охота до тела добраться, стоит только на переговоры доброе сердце послать. Как я-то сам действовал?.. Только бы того добиться, чтобы сердца-то поладили, а там – живо: по их примеру и тело с телом поладят. Челядь берет пример с господ, и глядишь, серебряный-то месяц окажется под конец просто сводником.
Жена. Посмотри, какие книги отличные присылает господин майор! Луиза по ним все молится.
Миллер (свистит). Как же! Молится! Держи карман! Натуральные соки природы еще слишком тяжелы для нежного желудка его милости; ему надо отдать их сначала притомить в адской, ядовитой сочинительской кухне. В печку эту дрянь! Девка наберется из них Бог знает каких заоблачных фантазий, кровь забурлит, как от шпанских мушек: прощай тогда и малая толика религии, что кое-как с великим трудом поддерживал в ней отец. В печку, говорю! Девка набьет себе всякой дьявольщины в голову; нагулявшись в этом небывалом царстве, под конец и дороги домой не найдет, забудет, станет стыдиться, что отец ее – скрипач Миллер, и кончится тем, что не будет у меня хорошего, честного зятя, который мог бы мне быть таким отличным преемником. Нет, черт меня побери! (Вскакивает, с сердцем.) Сейчас же за дело! И майору… Да, я покажу майору… где Бог, а где порог! (Хочет идти.)
Жена. Будь же благоразумен, Миллер! Сколько получили мы одними подарками…
Миллер (возвращается и останавливается перед нею). Ценой чести дочерней? Убирайся к черту, гнусная сводня! Да скорее я пойду по миру со своею виолончелью и стану давать свои концерты за миску похлебки; скорее разобью свой инструмент и стану навоз в нем возить, чем притронусь к деньгам, за которые единственное дитя мое продаст свою душу и вечное блаженство! Брось свой проклятый кофе да перестань табак нюхать, не для чего тебе водить дочь на рынок – лицом торговать. Я и сыт был, и всегда была у меня хорошая рубашка на теле, прежде чем затесался ко мне в дом этот расфуфыренный франт!
Жена. Зря-то пыли не подымай! Так вот весь и загорелся! Я одно говорю – не следует нам пренебрегать майором: ведь он сын президента.
Миллер. Вот в чем штука-то! Да поэтому, именно поэтому-то и надо сегодня же положить всему конец! Президент еще поблагодарит меня, если он честный отец. Почисть-ка мне мой красный плисовый кафтан: отправлюсь к его превосходительству. Я его превосходительству скажу: «Вашего превосходительства сынку приглянулась моя дочь: в жены она ему не годится, в любовницы – слишком накладно!» – и баста! Меня зовут Миллер!
Конец ознакомительного фрагмента.