Брат, Брат-2 и другие фильмы - Балабанов Алексей Октябринович. Страница 2

Витя проследил за ней взглядом все с той же нагловатой улыбкой. Зал танцевал.

Получив в раздевалке шубку, Люба выбежала на улицу и, захватив горсть снега, прижала его к лицу.

Дома она не стала зажигать свет. В шубе и сапогах она прошла в комнату и медленно по стенке опустилась на пол, не отрывая глаз от портрета Делона, тускло освещенного уличными фонарями и изредка проходящими машинами.

Утро заглянуло в ту же небольшую, бедно обставленную, но довольно чистую комнатку и заметило второпях брошенные на пол вещи, портрет Делона над кроватью, оранжевую майку с номером четыре, пустую бутылку из-под шампанского и два грязных стакана. Она уже не спала. Осторожно дотронувшись до повернутой к ней спины, она тихо позвала:

— Витя!

— Чего тебе?

— Уже десять.

Скованным движением он откинул одеяло и сел, опустив в ладони опухшее лицо. Посидев так несколько секунд, он встал и начал быстро одеваться. Улыбаясь, Люба смотрела на него.

Егор и Настя

ЕГОР: Я бы очень хотел написать вещь всех времен и народов, хотя бы одну. Мне бы очень хотелось, чтобы я родил нечто, что повергло бы огромное количество людей во времени не в прах, а в тотальное понимание того, что я хотел им показать…

ДИКТОР: Игорь Белкин, студент философского факультета Уральского университета.

ЕГОР: Нам не давали ничего делать. Все эти фестивали, которые я перечислил с Сашей, — это все наша инициатива. Мы приезжали, и нас за это потом журили соответственно. Я не знаю, были варианты, Саню, по-моему, там запугивали до такой степени, что просто страшно.

ПАНТЫКИН: Все время считалось, что мы какие-то вредные. Несмотря на то, что когда мы спрашивали: «А в чем вы конкретно видите вот такую сторону…»

ЕГОР: Не вредные, а неполезные. Это разные формулировки…

ПАНТЫКИН: Конкретно-то ничего не было…

ЕГОР: Конкретности-то не было, но и полезности нет…

ЕГОР: А мы были молодые, наглые, вообще, как …ь дрыны. То есть очень классно было. Такую туфту пороли! С точки зрения элементарной культуры это было мимо кассы.

ПАНТЫКИН: Да один концерт в Казани чего стоит! Когда дядя вышел и заорал: «Ар ю реди ту рок?!» Открываются шторы, картина Репина: стоит Егор с бутылкой шампанского!

ЕГОР: Короче, мы выходим, начинаем врубать. Ура! Атас! Мы ничего понять не можем…

ГОЛОС ЕГОРА: Я жду очень многого. Я жду огромного количества всего. Жизнь до сих пор как бы нераспустившийся бутон для меня. Мне все время кажется, что жизнь так и не развернулась во всем своем блеске и великолепии. Я с самого начала общественно был заряжен на взлет. И я буду взлетать до тех пор, пока не грохнусь.

ЕГОР: …Это сейчас можно выходить голым по пояс, а тогда это было — вообще труба! Короче, как мы там вломили!..

НАСТЯ: Началось все с рисования. Такой неосознанный был процесс. Мама говорила, что я рисовала, когда у меня была очень высокая температура, болела. Это меня отвлекало очень сильно от болезни. Обычно дети плохо переносят температуру. Это мне помогало выздороветь.

Все это от чувства какой-то внутренней обостренности зависит.

Страдания обостряют талант. То есть какие-то факторы, которые обостряют чувство, — пока они присутствуют, человек развивается. Его творчество, его искусство развивается. Когда все это прекращается — все. А никто от этого не застрахован, не гарантирован. Может все это исчезнуть…

ЕГОР: Я проект задумал совершенно потрясающий. У меня есть две вещи… в принципе, я бы ему все послал, но две вещи — точно, которые должен петь Стинг. Я тебе зуб даю. Я их написал для него.

ЛОЕВСКИЙ: Как просто написать для Стинга!

ЕГОР: Да я их написал для себя!

ЛОЕВСКИЙ: Потому что Стинг — уже готовый человек!

ЕГОР: Да ты дурак! Я их написал для себя, для себя, понимаешь, я попробовал раз, попробовал два и чувствую, что вещь не вырабатывается мной…

ЛОЕВСКИЙ: Значит, ты — не Стинг?

ЕГОР: Нет. Это понятно, но я написал их…

БУТУСОВ: Так ты не Стинг?

ЛОЕВСКИЙ: А мы пришли к Стингу в гости…

ГОЛОС: Вот бы Стинга сюда сейчас, он бы проверил.

БУТУСОВ: Чего ж ты так обосрался?

ЕГОР: Обидно.

ГОЛОС ЕГОРА: Вот я мечтаю познакомиться со Стингом, человеком, который оказал на меня… ну, просто… Это как любовь. Это не мужеложство, не гомосексуализм. Я люблю его. Я чувствую его всеми фибрами своей души, я понимаю его. Я могу предсказать каждую его новую вещь, каждый его шаг, каждый поворот в его судьбе, потому что я его воспринимаю как свой. Я не чувствую себя ниже его, хуже его — я чувствую, что у меня есть друг, который не понимает того, что я существую… Вот. И я очень бы хотел с ним соединиться. Вот моя мечта.

ЕГОР: Я вам скажу: на моих глазах, я ничего не преувеличиваю, насмерть, насмерть растоптали человека одного…

ЛОЕВСКИЙ: Подожди, какая тогда разница между мной и тобой?

ЕГОР: Большая. Я велик, а ты — мелок.

ЛОЕВСКИЙ: Согласен. Я с ним согласен.

ЕГОР: Это объективная вещь.

ЛОЕВСКИЙ: В чем же заключается твое величие и моя мелочность?

ЕГОР: Мое величие в том, что я еще хочу. А ты уже смирился.

ЛОЕВСКИЙ: Чего ты хочешь?

ЕГОР: Это не важно.

ЛОЕВСКИЙ: Нет, подожди, важно! Чтобы я понял свою тщету и мелочность…

ЕГОР: Он не понимает…

ЛОЕВСКИЙ: Чтобы я понял, я должен понять, в чем твое величие и моя мелочность. Что ты хочешь? Что?

ЕГОР: Всего. Хочу красивых женщин, хочу море водки, хочу всего, хочу! Понимаешь?

НАСТЯ: Я знаю его четыре года, пятый год пошел. Так вот, на глазах он изменился, сформировался как человек: отношения, характер, привычки, страсти. Я уверена в том, что он сам себя еще не знает. Ему еще предстоит себя открыть. Человек, который хочет раскрыться, как цветок настоящий процвесть. Я думаю, у него это обязательно получится.

В конце концов, один человек другому ничего не должен. Не должен требовать, не может, не имеет права. Человек может рассчитывать только на себя самого. Я должна быть готова ко всему, чтобы потом не потеряться.

ГОЛОС ЕГОРА: Что значит любить? У нас модно считать, что это нечто такое, что не поддается определению. Есть нормальное такое прагматическое определение: любовь — это когда человек является для тебя не средством, а целью. Чисто философское определение. Я могу любить только конкретного человека со всеми его тараканами, маракасами и абрикосами. Любить человечество я никак не могу…