Тетка не откликалась.
Танька стала вертеться как юла, пытаясь засечь тетку, но ее нигде не было.
«Как она могла так быстро уйти? – изумилась Танька. – Да и тетка – не пушинка, в толпе легко бы отыскалась, тем более что при ней был тазик с бредятиной…»
Тут как раз мимо Таньки прошел милиционер.
– Милиционер, – сказала Танька, – а вы не видели тетку с тазиком?
– Какую еще тетку? – не понял милиционер.
– Ну, она тут вот стояла с тазиком и продавала бредятину на постном масле. Между прочим, очень вкусное блюдо, – заметила Танька.
Милиционерские глаза стали похожими на рачьи.
– Чи-иво? – поразился он. – Бредя-я-ятину?..
– Ага. Бредятину.
Милиционер странно хрюкнул, покрутил пальцем у виска и поспешил удалиться.
– Сам дурак, – сказала ему вслед Танька и вдруг услышала:
– Свежая, только что выпеченная бредятина на постном масле! Рафинированном! – кричала тетка за ее спиной. – Бредятина! Подходи, покупай, налетай!
Танька вздрогнула и ломанулась к тетке.
– Тетка! Вы куда делись? Я хотела у вас бредятины купить!
– Никуда я не девалась, – удивилась тетка. – Я тут стояла. Очки почему не носишь?
Танька развернулась снова, чтобы заприметить милиционера и подозвать его, но он уже скрылся из виду. Тогда Танька сделала еще один поворот – к тетке, но… Да, тетки не было на месте! Ни тазика, ни тетки, ни бредятины!
– Да пошли вы… в парк, – в сердцах бросила Танька и, убивая время до встречи с Серегой Штопором, пошла в парк, куда только что послала продавщицу.
А в парке промышляла цыганка не поганой породы – толстенная-претолстенная, смуглая-пресмуглая, брюнетистая-пребрюнетистая. Она там промышляла с незапамятных времен и, что удивительно – на лицо совсем не менялась, будто бы ее кто-то законсервировал. А еще она все эти долгие годы – и в жару, и в стужу – носила длинный синий халат, на котором не было ни одной дырки и который всегда выглядел как новенький. Впрочем, Танька предполагала, что цыганка просто покупает все время одинаковые халаты, и поэтому они как новенькие. Но зачем одеваться одинаково? И на этот вопрос Танька тоже попыталась ответить: цыганка специально так одевалась, чтобы ее всегда узнавали. Держала бренд. А вот во что она была обута, не знал никто, кроме нее, потому что халат волочился по земле и закрывал ступни.
Ну, так вот, эта цыганка промышляла не одна, а на пару с синим же волнистым попугайчиком, который сидел на ее толстом пальце, на котором еще, кроме попугая, красовался громадный золотой перстень с большим красным камнем, и за десять рублей птица гадала всем желающим. И вот тут-то возникает еще один вопрос: а, собственно, кто с кем промышляет? Цыганка с попугаем или попугай с цыганкой? Может, попугай специально выбрал эту цыганку исключительно из тех соображений, что на ее пальце удобно сидеть?
Смуглянка всегда дефилировала по одному и тому же маршруту – по центральной аллее, затем сворачивала в сторону лавочек, которую, как голуби чердак, облепливала молодежь, а потом разворачивалась и шла обратно. И так с утра до вечера, изо дня в день, из года в год, из века в век.
– Ай, золотые мои, бриллиантовые, кто хочет будущее узнать? Кому на жизнь погадать? Кто денежку птичке вручит и от бед-несчастий себя оградит? – нараспев говорила цыганка, прохаживалась по аллее и мощным задом расталкивала зазевавшихся людей. – Птичка на листик клювом покажет, развернет его и правду скажет. Ай, золотые мои, бриллиантовые… – начала по новой свою речь цыганка.
Сказать по правде, птичка только показывала на бумажку, а уж разворачивать ее приходилось самому. Про саморазворачивающую способность попугая цыганка говорила для синего, ой, то есть для красного словца.
– Я хочу погадать! – крикнула какая-то девушка, сидящая на лавочке в компании друзей. Они были одеты в черную одежду с надписями, которые складывались в названия рок-групп, а головы были повязаны банданами. Да, чуть не забыл – еще у одного парня была гитара.
Цыганка развернулась всем своим немалым корпусом, многозначительно улыбнулась, сверкнув золотым зубом, и устремилась к девушке. Ее друзья притихли, да и люди на соседних лавочках тоже. Все навострили уши.
Танька тоже подошла поближе.
– Десять рублей, – сообщила цыганка.
Девушка протянула купюру. Попугай слетел со смуглой руки, взял купюру в клюв, спланировал вниз и сунул денежку в карман хозяйкиного халата. Техника была отработана безупречно.
– Протяни мне руку, – сказала цыганка.
Дрожащая от волнения девушка протянула руку. Попугайчик снова вспорхнул, сел на руку девушки и несколько раз почесал об нее клюв.
– Это он тебя понюхал, – прокомментировала цыганка.
Девушка была ошарашена интеллектом попугая.
А птичка тем временем села на вторую руку цыганки, которая держала коробочку со множеством свернутых в трубочку листиков, и вытянула клювом один. Протянула его девушке. Та дрожащими, как у больного болезнью Паркинсона[1]
Конец ознакомительного фрагмента.