Уляныч ответил не сразу:
— Этого-то я и не знаю, пане Попович. И, верно, большинство не знает, как вылезти из этой беды.
— Так, может, и нам устроить революцию, как на большой Украине?
Отец пошутил, а Уляныч ответил ему серьезно:
— Это не шутки, если принять во внимание, что Румыния, по сути, еще до сих пор феодальная страна. Видите ли, я не знаком со статистикой, возможно, Румыния занимает первое место в Европе по безграмотности. Но я точно знаю — ни в Европе, ни во всем мире нет другого государства, где бы так попирали законы, где бы так процветало санкционированное правительством бесправие, где бы так официально и всевластно господствовала взятка. Говорят, у нас за бакшиш можно достать все, кроме родной мамы, — впрочем, я не уверен, что где-нибудь в глухомани не торгуют уже и родными мамами.
— Ну, — отца не покидало хорошее настроение, — так что Же еще надо, чтоб у нас вспыхнула революция?
Уляныч повернулся к отцу.
«Мой папочка и в данном случае сохранил нейтралитет. А вообще мы все трое (трое!) почувствовали себя утомленными политической дискуссией».
Дарке кажется, что она даже задремала в тишине.
Когда приехали, папа, направляясь к дому, сказал:
— Не говори маме, что я играл в карты. — И поторопился добавить: — В этом нет ничего страшного. У меня вообще от мамы нет секретов, но ей будет неприятно.
— А почему неприятно?
— Дядя Юзя — он тебе двоюродный дед, ну, знаешь, тот бабушкин брат, что в Америке, — когда-то проиграл не свои деньги и вынужден был бежать в Америку… С тех пор мама не переносит, когда я сажусь играть в карты… Ну, амба и ша!
«Господи, папа ищет во мне союзника! Это уже конец света, как сказала бы наша бабушка».
По ту сторону двери, спросонья не попадая в замочную скважину, возились с ключом.
Наконец дверь открылась. На пороге, закутавшись в одеяло, стояла бабуся.
— О, что это вы так скоро?
Папа, обметая веником снег с сапог, ответил что-то невразумительное.
Теплый аромат печеной картошки ударил Дарке в ноздри.
