У реки
Жил лев близ той реки, где и орел порою Водицу испивал,И тут же встретились два мужа раз – и к бою! И оба – наповал!
То были короли, над многими странами Их высился престол,А тут, над мертвыми носясь их головами, Так произнес орел:
«Давно ль при вас, цари, весь мир дрожал от страха? Вы спорили в бояхЗа лоскуток земли – за горсть земного праха, И вот вы сами – прах.
Вчера блистали вы в венках своих лавровых, Властители властей, –А завтра явится ряд камней известковых Из царственных костей.
Скажите: для чего дух алчный вас за грани Владений ваших вел?Здесь, у одной реки, живем же мы без брани – Он – лев, и я – орел.
И из одной реки мы пьем спокойно воду, Он взял себе леса,Пески, пещеры; я взял воздух и свободу, Простор и небеса».
<1857>Теперь (после смерти дочери)
Теперь, когда Париж, и эти мостовые,И эти мраморы и бронзы – далеко,Когда мне тень дают деревья вековыеИ мне лазурь небес оглядывать легко, –
Теперь, когда от злой душевной непогоды Успел я отдохнуть,И после бури той святая тишь природы В мою ложится грудь, –
Теперь, когда могу, близ вод кругом разлитых,Я мыслью вознестись и видеть с высотыГлубоких истин ряд, в душе моей сокрытых,И видеть под травой сокрытые цветы, –
Теперь, создатель мой, с сей затишью святою Пришла мне чередаСознать, что дочь моя под этою плитою Уснула навсегда.
И вновь, глубокого исполнен умиленья,На горы, на леса и воды я гляжу,И, видя, как я мал в безмерности творенья,Вновь чувствую себя и в разум прихожу.
Вновь на тебя, творец, смотрю я правоверцем, И вновь согрет мольбой,Иду к тебе с моим окровавленным сердцем, Растерзанным тобой.
И вновь душа моя к тебе, мой бог, взывает:Ты свят, ты терпелив и в благости велик!Ты знаешь, что творишь, а смертный – что он знает?Он – ветра прихотью колеблемый тростник!
Гроб закрывается, но щель есть в этой крыше – То дверь к тебе, творец!И то, что здесь внизу концом считают, – выше Начало, не конец.
Коленопреклонен, я сознаю, о боже,Что ты единый – сущ. Чтоб весь я изболел –Так было надобно. Кто спросит: для чего же?Так было надобно, – ты этого хотел.
Пред волею твоей стою, смиренья полный. Челн жизни мы тянутьДолжны из скорби в скорбь, из волн в другие волны – И в вечность завернуть.
Всё видимое нам проходит часом, мигом.На вещи смотрим мы с одной лишь стороны,С другой – всё мрак для нас. Мы клонимся под игом,Таинственных причин не зная глубины.
Уединенная, туманная окрестность Везде объемлет нас.Всевышний так хотел, – нам в мире ни известность, Ни радость не далась.
Лишь благо низойдет – оно и улетело.Наш мир – в руках судьбы, и бедный смертный в немНе видит уголка, где б мог сказать он смело:«Вот здесь участок мой, моя любовь, мой дом!»
Глядь! Время старости угрюмой подступило, А нечем дух отвесть, –И это всё, как есть, так надобно, чтоб было, Затем что это есть.
Творец! Наш темен мир, а небо многозвездно,И песнь и вопль идут в гармонии святой.Что смертный? – Прах, атом, а вечность – это бездна,Куда парит один и падает другой.
И что тебе, творец, на вышине бесстрастной Объемлющему твердь,Наш стон, скорбь матери, отчаянье несчастной – Ее дитяти смерть?
Я знаю: должен плод под ветром падать, птица –Ронять свое перо, цветок – свой аромат,И чтоб неслась вперед творенья колесница,Быть должен кто-нибудь под колесом измят.
Пыль, волны, слезы – всё необходимо в свете. Условье бытия,Чтоб там – росла трава, там – умирали дети, – Всё это знаю я.
Создатель! Может быть, во глубине от векаНепроницаемых и чуждых нам небесТворишь ты новый мир, где горесть человекаИдет в состав твоих неведомых чудес.
Быть может, это – цель иного мирозданья, Чтоб полный грозных силСобытий вихрь с земли прекрасные созданья Куда-то уносил.
Неумягчаемость божественных законов,Быть может, держит всё, чем населен эфир,И снисходительность к безумью наших стоновРасстроила бы всё, разрушила б весь мир.
Ты видишь, бог мой, здесь с лиющейся незвонко, Но теплою мольбой,С смиреньем женщины и простотой ребенка Я весь перед тобой!
Взвесь, горний судия, всё, что я делал прежде,Как мыслил, действовал, в борениях томим,Трудился и страдал и жалкому невеждеПрироду освещал сиянием твоим, –
Как шел я, не боясь ни ссылки, ни изгнанья! Суди меня, мой бог!Я мог ли ожидать такого воздаянья? Суди! – Нет, я не мог –
Не мог я ожидать, склонен главой и бледен,Что, тяжко надо мной десницу опустя,Возьмешь ты у того, кто радостью так беден,Ее последний луч, возьмешь его дитя!
Прости, что на тебя роптал я в лютом горе, Что на тебя хула,Как из ребячьих рук тяжелый камень в море, Мной кинута была!
Могли ль твой видеть свет мои больные очи,Когда спалила их нежданная гроза,И траур лег на них чернее адской ночи,И в нем до слепоты изъела их слеза?
И можно ль, господи, чтоб человек в потере, Где мысли луч исчез,Всё помнил, что над ним всё те ж на вечной сфере Созвездия небес?
Да, я был слаб, как мать. Пред высшим приговоромТеперь склоняюсь я, приемля свой удел.Другим мной брошенным на всю природу взоромВ широкой горести мой разум просветлел.
Творец! Я сознаю, что тяжкий грех – проклятья. Выдерживая боль,Не буду я роптать, не буду проклинать я, Но плакать мне позволь!
Да, слезы пусть текут, как водный ток обильный!Ты сам нам слезы дал, – пускай они текут!Позволь мне иногда на камень пасть могильныйИ дочери шепнуть: «Ты чувствуешь? Я тут».
Позволь мне иногда ей перекинуть слово Под тихий вечерок,Когда казалось бы, что этот ангел снова Меня услышать мог!
Сквозь зависть в прошлое я взор вперяю жадныйИ всё мне видится тот миг, тот страшный час,Когда мой херувим, мой ангел ненаглядныйВдруг крылья развернул и улетел от пас.
И будет мне весь век тянуться час тот лютый, Когда, утратив дочь,Вскричал я: «Здесь был день – тому одна минута, И вот – теперь уж ночь!»
Прости мне, господи, что дух мой так расстроен!Не гневайся, что я горюю вновь и вновь!Я умирен с судьбой, но я не успокоен, –Из язвы роковой лилась так долго кровь!
Не гневайся, что так терпенье наше скудно! Теряющим детей,Ты знаешь, господи, как душу вырвать трудно У скорби из когтей.
Ты знаешь: ежели во мгле существованьяВдруг озарила нас в один счастливый деньУлыбка нового нам милого созданьяИ жизни сумрачной нам разогнала тень, –
Когда нас обновил веселый вид ребенка, Чья прелесть так светла,Что кажется, для нас невинная ручонка Дверь неба отперла, –
Когда шестнадцать лет, шаг проследив за шагомИ дочь прекрасную всем сердцем возлюбя,Ее признали мы своим верховным благом,Лучом дневным в душе и в доме у себя, –
Когда решили мы: нам этого довольно! Всё прочее есть бред, –О боже, посуди, как тяжело, как больно Сказать: ее уж нет!
<1857>Дерево