Повседневное и систематическое сочетание двух этих планов – эмпирической и аналитической – исследовательской практики, при поддержании их достойного профессионального уровня, – вот тот тип социологической работы, который был задан Ю.А. Левадой и которому следует наш коллектив. Важно еще одно: эта идея была реально воплощена в структуре отделов Центра, в общей конструкции нашего журнала (до 2003 года – «Мониторинг общественного мнения», далее – «Вестник общественного мнения»). Большой массив таблиц и графиков соединяется в каждом из девяноста номеров журнала с несколькими крупными аналитическими статьями по проблемам экономики, политики, культуры нынешнего российского социума. Они принадлежат не только сотрудникам Центра, но и широкому кругу наших коллег и друзей в стране и за ее рубежами[4].
Задачей представить эту работу в самых общих чертах и определяется настоящий сборник. Понятно, что он по неизбежности ограничивается отдельными текстами включенных в него авторов. Из более чем 700 статей, опубликованных в «Мониторинге» и «Вестнике» с марта 1993 года до нынешнего дня, мы были вынуждены отобрать лишь 34.
Как нам кажется, они представляют разнообразие тематики и методических подходов в исследованиях трансформации постсоветского общества, концепций и возможностей анализа полученного материала. Отбирая статьи в сборник, мы исходили из двух критериев: с одной стороны, отобразить результаты наиболее важных исследований разных периодов нашей деятельности, а с другой – представить широкий круг наших авторов, ограничившись включением одной статьи каждого. Некоторые исключения продиктованы желанием не оставить в стороне важные для Центра темы. Ряд материалов мы из-за ограниченного объема книги все-таки не смогли взять, о чем очень жалеем.
Остальное – за читателями.
Лев Гудков, Борис ДубинТатьяна Заславская
Как рождался ВЦИОМ
Татьяна Ивановна, как Вы считаете, десять лет ВЦИОМу – это много или мало?
Я бы скорее сказала, что много, потому что время у нас сейчас такое, что каждый год, как на войне, надо засчитывать за три. В эти десять лет уложилась такая громадная история, что я бы никак не оценила этот срок как маленький. Вообще, сам этот вопрос носит несколько двусмысленный характер, его можно понимать и в том смысле, молодое учреждение ВЦИОМ или старое, много у него еще сил или он уже идет к своей гибели. Мне кажется, ВЦИОМ жил настолько интенсивно и в его истории было столько сложных политических и счастливых моментов, что это много. И второй смысл, который я в это «много» вкладываю, – ВЦИОМ как профессиональная организация за десять лет давно уже перестал быть молодым и неопытным. Мне кажется, во ВЦИОМе уже наработан достаточно высокий профессионализм.
При организации ВЦИОМа на какой опыт Вы опирались? Лично у меня собственного опыта в этой области не было. Я занимаюсь экономической социологией и социологией села. А образцом для меня был Институт демоскопии – центр изучения общественного мнения в ФРГ, возглавляемый Э. Ноэль-Нойман. Я его посещала дважды. Первый раз в составе советской делегации в 1972 году, во второй – в 1989-м, когда я получила премию им. Карпинского в фонде FFS в Гамбурге, в честь этого для меня было организовано турне по социологическим центрам страны. И тогда, и раньше, в 1972 году, Институт демоскопии произвел на меня просто ошеломляющее впечатление. Сравнительно небольшое здание, очень небольшой коллектив сотрудников (порядка 30–40 человек, не больше), гигантский объем работ, многие сотни опросов в год… Продумано все до мелочей, техническая база – на совершенно недоступном тогда для нас уровне, и фантастическая четкость организации, особенно по сравнению с нами – мы, россияне, крайне неорганизованные люди. У меня было ощущение, что я побывала в будущем веке. Мы в начале 70-х годов обрабатывали социологические данные на огромных электронных машинах БЭСМ и М-20, находившихся в Вычислительном центре СО АН СССР, стояли в очередях, подолгу ждали таблиц. Чуть пораньше, в 1967 году, мы провели громадное для тех времен обследование сельского населения, собрали 5 тысяч семейных и больше 10 тысяч индивидуальных анкет. Как Вы думаете, сколько времени обрабатывался этот массив?
Года три?
Два года. Конечно, работали не вручную, но машиносчетная станция, кодирование, перфорация, дырочки – это что-то столь допотопное, что страшно вспоминать. Да и наше неумение – ведь это был наш первый социологический опрос, причем проводился он вместе с Центральным статистическим управлением РСФСР, но и оно нам тоже ничем не могло помочь. У нас на машиносчетной станции работало человек 10–15, а в математическом центре Ноэль-Нойман – три человека. Когда она привела меня туда, я спросила, сколько времени будет продолжаться работа с массивом из 3 тысяч анкет, который в тот момент обрабатывался. Она не поняла: «Как – сколько времени?» Я решила уточнить свой вопрос, но про годы вроде неудобно спрашивать, да и с месяцами, пожалуй, можно попасть впросак, – спрашиваю: «Сколько дней?» Она рассмеялась: «Если бы мы считали время обработки на дни, эти люди здесь бы давно не работали». Речь шла о двух-трех часах.
Короче говоря, я восприняла этот центр как некоторое организационное совершенство. Река информации, интенсивная и эффективная работа сотрудников, огромная региональная сеть, постоянно работающая школа для интервьюеров, причем те две недели, пока они учатся, им платят стипендию. А в 1989 году меня поразило, что все 12 лонгитюдных исследований Института демоскопии вел один-единственный научный сотрудник. В это было трудно поверить. Если бы я не посвятила два-три дня изучению этой удивительной организации, то, получив предложение организовать ВЦИОМ, скорее всего, ответила бы, что это слишком далеко от моей специализации. Конечно, я понимала, что мы никогда не дотянемся до такого уровня, но все-таки очень хотелось попытаться сделать что-то подобное, что-то в этом духе, что-то идущее навстречу… Говорят, «что русскому здорово, то немцу смерть», и действительно, думаю, что ни один немец не смог бы работать в таких условиях, в которых работали и работаем мы. Российская жизнь настолько своеобразна, что любая зарубежная идея или модель сама собой начинает перерождаться с учетом российских реалий. Поэтому и нам приходилось решать проблемы, о существовании которых немцы даже не подозревали, а если бы с ними столкнулись, то потеряли бы сознание. Одна из самых главных реалий, в которых мы существовали, состояла в том, что ВЦИОМ был создан не как независимый центр, а как организация при ВЦСПС и Государственном комитете по труду СССР. Все важные решения, которые мы принимали, – и организационные шаги, и подбор кадров – с самого начала шли под контролем руководства ВЦСПС, тогда как Э. Ноэль-Нойман была владелицей института, а это совсем другое дело. Правда, С.А. Шалаев, бывший в то время председателем ВЦСПС, относился к ученым с большим уважением и не только сам никогда ничего не диктовал, но и несколько сдерживал свое агрессивное окружение. Неоднократно члены Президиума и Секретариата ВЦСПС требовали закрыть ВЦИОМ, и каждый раз С.А. Шалаев отводил от нас эту угрозу.
Таким образом, имея в голове некоторую идеальную модель, т. е. представляя себе, что такое хорошо организованный и четко работающий центр изучения общественного мнения, мы с коллегами попытались воспроизвести в российских условиях нечто похожее в той степени, в какой это было возможно в наших условиях. Когда С.А. Шалаев предложил мне организовать и возглавить первый в стране специализированный центр по изучению общественного мнения, я сразу посоветовала ему обратиться к Б.А. Грушину, который всегда мечтал создать подобный центр. С ним уже велись переговоры, но не смогли договориться. В конце концов я согласилась взять на себя руководство ВЦИОМом, но при обязательном условии, чтобы заместителем был Борис Грушин. Такая ситуация на первый взгляд полностью устраивала нас обоих: мой первый заместитель был лучшим специалистом в стране в этой области, чуть ли не всю жизнь посвятил изучению массового сознания, а у него – достаточно терпимый директор, который, как он полагал, будет чисто формально исполнять свои функции. К сожалению, наш альянс оказался не очень долгим – меньше двух лет. За это время Б.А. Грушин сделал очень многое, он действительно в основном поставил работу по изучению общественного мнения. Потом он организовал собственный (частный) центр изучения общественного мнения VP, где уже был полным хозяином, и ушел из ВЦИОМа.
Если сравнить списки сотрудников ВЦИОМа бывших и настоящих, то бросаются в глаза очень сильные различия. Как Вы считаете, что сегодня осталось от ВЦИОМа образца конца 80-х годов?
Во-первых, остались люди – это фундаментальный факт. Остались Ю.А. Левада и весь его немалый коллектив, который пришел во ВЦИОМ в самом начале, в середине 1988 года; осталась и новосибирская группа – З.В. Куприянова, Э.Д. Азарх, Е.А. Дюк, Л.А. Хахулина. Эти две группы и сейчас, я бы сказала, образуют несущую конструкцию ВЦИОМ. В период становления ВЦИОМа пришел и В.М. Рутгайзер вместе с С.П. Шпилько, Л.Г. Зубовой, Н.В. Ковалевой, М.Д. Красильниковой. Потом постепенно они все ушли, кроме М.Д. Красильниковой, сохранившей и передавшей все традиции этого коллектива. Основной кадровый костяк – это, конечно, главное, что осталось, потому что сейчас и здание другое, и компьютерная техника обновлена, и персонал технический тоже. Заметно поменялся состав руководителей региональных отделений. Большинство организовали свои собственные центры и по совместительству работают на ВЦИОМ. Но мне все же кажется, что дух прежнего ВЦИОМа живет. Ведь есть что-то такое непонятное, что можно назвать духом коллектива, учреждения, – какая-то сумма неписаных правил поведения и отношений между людьми, например демократический или авторитарный стиль управления организацией. У меня был стиль демократический, и у Ю.А. Левады стиль демократический. Значит, это осталось. И еще – не знаю, как назвать это в современных условиях, может быть, честностью… Но сейчас немножко расплылось это понятие. «Законопослушность» – тоже неправильно, потому что сейчас просто невозможно не принимать всяких мер, чтобы те небольшие деньги, которые удается заработать за границей, попадали не к ненасытному и равнодушному государству, а шли на закупку техники и другие нужды ВЦИОМа. Но мы никогда в свои карманы не клали никаких «теневых доходов», и это большая разница. Наверное, это можно назвать просто всеобщим духом порядочности. Это дискретная характеристика – он или есть, или его нет. В наше время порядочность может работать и против человека, и против коллектива, но это огромная духовная ценность. И еще, я думаю, осталось добросовестное отношение к работе, высокая профессиональная этика.