Известно также, что законодательная деятельность, приводящая к изменениям в уголовном кодексе, является составной частью уголовной политики государства, направленной на противодействие преступности. Я разделяю позицию ученых, в соответствии с которой уголовная политика включает в себя несколько уровней: 1) теоретической разработки; 2) концептуальный; 3) законодательный; 4) практической реализации.[4] На законодательном уровне уголовной политики, помимо уголовного права, задействованы и другие отрасли законодательства: уголовно-процессуальное и уголовно-исполнительное. Для ясности, все, что связано с изменением уголовного права, я буду отождествлять с реализацией уголовно-правовой политики.[5] Это даст возможность соотносить выработанные наукой представления о принципах, целях и методах уголовно-правовой политики с принципами, методами и целями уголовного права. При этом не могу не согласиться с тезисами исследователей о первичности, большей подвижности уголовно-правовой политики и относительной самостоятельности, стабильности и консервативности уголовного права.[6]
Несмотря на возможность выработки уголовной политики и уголовно-правовых инициатив достаточно широким кругом лиц, в силу особой важности для государства и общества вопросов, решаемых уголовным правом, круг субъектов, подготавливающих и вносящих изменения в УК РФ, немногочислен и ограничивается частью политической элиты (господствующей коалицией), приближенной к главе государства. Любая законодательная инициатива вряд ли будет осуществлена без положительного заключения ее официального представительства – администрации президента. А что касается новелл уголовного права, то они и вовсе разрабатываются главным образом в недрах этой структуры или при активном ее участии. Узость круга лиц, обсуждающих уголовно-правовые инициативы, поспешность, с которой они принимаются, в итоге нивелируют или, можно сказать, нейтрализуют фактор уголовной политики, требующей по определению всесторонне изученных, научно-обоснованных рекомендаций. Поэтому можно сказать, что изменения уголовного кодекса продиктованы узкогрупповыми политическими интересами правящей коалиции, в которых находят свое преломление экономические, социальные и иные факторы общественной жизни. Каковы же эти интересы и как они сопоставляются с развитием российского общества?
Общеизвестным является факт расколотости российского общественного сознания. Это проявлялось и продолжает проявляться (в различных ипостасях) в спорах западников и славянофилов, либералов и консерваторов, модернистов и традиционалистов. Соотношение малочисленных «ядер» двух интеллектуально противостоящих групп, носителей соответствующих ценностей, примерно одинаково. Основная часть населения традиционно проявляет пассивность в самоопределении относительно данного противостояния и полагается на государство, которое и решает, по какому пути развиваться обществу. Наше время не является исключением. Многие социологические исследования приходят к выводу, что социокультурная специфика современной России выражается в особой модели взаимоотношений общества, личности и государства, характерной для традиционалистских обществ, хотя и вступивших уже в эпоху своего разложения. Личные свободы и демократические формы организации общественной жизни и разрешения конфликтов важны для значительной части россиян, все же не являются для них решающими. Интересы макрообщности – общества, народа, страны в ней превыше интересов отдельных людей. Государство – инструмент реализации интересов этой общности. В силу права и долга государства представлять интересы общности граждане, партии и другие организации должны проявлять к нему максимальную лояльность и признавать его право вмешиваться в их жизнь, если это нужно для общества в целом, даже если это ведет к нарушению гражданских прав. Дело оппозиции, которая обязательно должна существовать в рамках этой модели, не конкурировать за власть, а контролировать правильность поведения «власти» в отношении соблюдения ею общественных интересов и помогать ей в этом главном для всех деле.[7] В марте—апреле 2010 г. Институт социологии РАН инициировал в сотрудничестве с Представительством Фонда им. Ф. Эберта в РФ общенациональный социологический опрос, посвященный проблематике различных аспектов модернизации, который охватил 1750 респондентов в возрасте от 18 лет и старше, жителей всех типов поселений и территориально-экономических районов РФ, представляющих основные социально-профессиональные группы населения. Полученные результаты показывают, что для большей части россиян представляется правильней более значимая роль государства, а не рынка, в экономической сфере. Так, 16 % населения вообще предпочли бы видеть плановое социалистическое хозяйство, еще 42 % – экономику с элементами рыночного хозяйства, но основанную все же на государственной собственности. Менее половины населения (42 %) считают, что для России больше подходит экономический строй, полностью или частично основанный на рынке и частной собственности.[8] При этом, исследователями констатируется, что в стране сосуществуют группы населения, различающиеся не только их представлением об оптимальной модели общества и пути развития России, но и своими ценностями, нормами, мировоззрением в целом. По данным 2010 г., доля модернистов по типу сознания составила 23 %, доля традиционалистов – 15 %. По сравнению с 2006 г. произошел рост доли модернистов – тогда среди экономически активного городского населения их было 25 % при 13 % традиционалистов. Доля неопределившихся стабильно в 2006 г. и 2010 г. оставалась 62 %.[9] Общий вывод, который делается в аналитическом докладе, состоит в том, что социальной базой модернизации в России может стать модернизационно настроенная группа населения. При этом не обойтись без изменения ценностного восприятия остальной части населения, т. е. без завершения социальной и социокультурной модернизации, прежде всего – установления реального равенства всех перед законом, без формирования в массовом масштабе личности нового типа, способной к целерациональным действиям. Главным тормозом же модернизационного прорыва выступает коррумпированная часть государственного аппарата.[10] Уже сейчас мы видим, что с изменением персонального состава правящей коалиции уходит как модернизационная риторика, так и реальное желание (было ли оно вообще?) преодолеть те ключевые пороки российской экономики, которые мешают ей успешно развиваться: силовое давление на бизнес, незащищенность частной собственности и независимость судебной системы. Инициированные Верховным судом и ожидаемые предпринимателями поправки в ст. 159 УК РФ, идущие, казалось бы, в русле либерализации уголовного и уголовно-процессуального законодательства, на деле оказываются декоративными, имеющими мало общего с реальной помощью тем бизнесменам, которые подвергается уголовному преследованию со стороны представителей правоохранительных структур, участвующими под видом борьбы с мошенничеством в перераспределении собственности. Законодательные инициативы по ужесточению ответственности за несанкционированные публичные манифестации, постоянно усиливающаяся ответственность за хулиганство и экстремизм, увеличивающиеся ограничения в области общественной и профессиональной деятельности для лиц, подвергшихся уголовному наказанию, и ряд других мер, направленных на борьбу с оппозицией, ясно свидетельствуют о желании правящей элиты сохранить свое господствующее положение, законсервировать разложение господствующего традиционалистского сознания. Основной социальной силой, на которую старается опереться правящая элита, является слой «традиционалистов», с архаичными представлениями о приоритете общественных ценностей, выразителем которых является государство, над частными; о государственной власти, обладающей значительной собственностью и иными ресурсами для их «справедливого» перераспределения и т. п. Для расширения своей социальной базы, все чаще озвучиваются и проводятся в жизнь законодательные инициативы в области обеспечения традиционных ценностей – в сфере отношения полов, семьи, религии. Традиционализация ценностной системы российского общества, в том числе посредством уголовного преследования за действия, явно нарушающие традиционный уклад, или легитимный для традиционалистски настроенных слоев общества образ жизни, – это следование морали «социальных низов», поскольку, как показывают исследования, модернисты в основном (на две трети) представители средних слоев, в то время как традиционалисты на 81 % состоят из пенсионеров и рабочих, индивидуальные доходы которых и уровень образования ниже средних по стране.[11] Вопрос о более далекой перспективе, выходящей за пределы потребности использования экономической ренты из политического господства остается открытым. Сможет ли Россия, ориентируясь на традиционные ценности и связанный с ними архаичный уклад в области отношений власти и собственности, конкурировать и в каких-то отношениях противостоять развитым и развивающимся странам, ориентирующимся на другие социокультурные приоритеты и властные модели? Его следует, по крайней мере, обсуждать, в том числе и в контексте все больше возникающих законодательных инициатив и новелл в области традиционализации образа жизни россиян. И вопросы уголовного права здесь не являются исключением. Скорее, наоборот, по причине центральной роли, которую играет уголовное право в социальном контроле, этим вопросам здесь и место. Давайте, будем эти проблемы ставить и рассматривать в широком социокультурном и социально-политическом контексте.