В тот самый вечер случилось невероятное: Королева снизошла до совместной с нами трапезы и даже похвалила Валюшкину баранину, не восторгаться которой было совершенно невозможно. Валюшка покраснела не то от неожиданности, не то от удовольствия, но выглядела все равно усталой и слегка погасшей. Зато Роман и Лизонька блистали, соревнуясь в остроумии, философски каламбуря, щедро даря всем молодость, энергию и любовь. Королевский взгляд периодически с изумлением то останавливался на сыне, то с какой-то едва уловимой завистью, замешанной на нежности и гордости, скользил по лицу Елизаветы. Это был необычный вечер. Казалось, весь мир бережно обнял за плечи эту семью, заслоняя ее от невзгод и страданий.
Счастливое единение и покой, к сожалению, продлились недолго… В тот день, когда осень, пинком открыв дверь в московские просторы, омыла надоевшее пыльное лето холодным дождем, раздался нежданный звонок:
– С мамой плохо, вы не могли бы приехать, я не знаю, что делать. – Катюху было еле слышно. Голос звучал как будто из-под земли. Может быть, из-за помех на линии.
Я приехала под вечер, в дороге все больше укрепляясь в самых мрачных предчувствиях. Все оказалось еще страшнее.
– Он ушел! Ты представляешь, он ушел и больше не вернется! – объявила Валюшка, постаревшая, с фиолетовыми кругами под глазами, с одышкой и совершенно сумасшедшим взглядом.
– Ты валерьянку пила? А валокордин? Что-нибудь успокоительное? – Она меня не слышит, но забившаяся в углу Катюшка кивает мне головой.
– Вчера вечером. Его все нет и нет, уже в час ночи ему звоню, говорю: «Ромашенька, поздно уже, я без тебя спать не ложусь». А он: «Ложись, я сегодня не приду»… Я так растерялась, знаешь, он, когда в Москве, всегда спать домой приходил. Я молчу, но начинаю плакать, он слышит, видимо, и говорит: «Я не приду сегодня, завтра поговорим». А голос такой чужой, холодный, как будто не мой Ромка. Я ему говорю: «Ром, я до завтра не доживу, скажи сейчас». А он: «Ты сама захотела, так слушай: нам нужно развестись». И отключился. А я дышать не могу. Я так давно этого боялась, с самого начала лета боялась. И вот услышала… Скажи, он вернется? Как мне с ним вести себя, как разговаривать? Нужно, чтобы он вернулся. Он же не может не вернуться?
– А сегодня-то он где, наш герой? Еще не приходил? – спрашиваю я скорее Мышку, потому что Валюшка совсем не в контакте. Боль скрутила ее и не дает дышать.
– Нет, не было его. Да и он обычно поздно приходит. – Мышь напугана, на коленках книжка, но читать не может, смотрит на мать потерянно, на меня с надеждой. А что я могу?
– Валюш, ложись, милая, сейчас все расскажешь, – пытаюсь устроить ее на диван, похоже, это единственное, на что я сейчас способна, потому что меня захлестывает ярость к этому засранцу, который мало того что сам запутался, так еще и по телефону такие вещи в час ночи любимой жене сообщает.
– Я не могу.
– Она и правда всю ночь по комнате металась, а потом и весь день, по-моему, и не ела ничего, валерьянку еле уговорила выпить, только не помогает.
– Хорошо, дорогая, бегай, только рассказывай.
– Что рассказывать? Я не знаю. Почему развестись? Что не так? Ведь так жили-то хорошо! У него, наверное, женщина появилась, как думаешь?
– …
– Молодая, наверное. Как мне с ним разговаривать, скажи, ну ты же его так хорошо знаешь.
– Валюш, ты знаешь его не меньше моего, больше даже, ты – жена.
– Ну он тебя все-таки иногда слушает…
– Не переживай, придет – разберемся. Давай-ка пока хоть чаю заварим. И, Валюш, тебе поесть надо. Катюха, давай, помоги мне по хозяйству.
Нехитрые хлопоты отвлекли меня и позволили собраться с мыслями.
– Ты сегодня ему еще не звонила? Чтоб нам знать, когда ждать красавца.
– Я не могу, мне страшно, давай лучше ты.
Ей, конечно, страшнее, но и у меня все дрожит внутри то ли от страха, то ли от злости.
– Ром, привет. Ты домой собираешься?.. Ничего, волнуюсь, вот и спрашиваю. За кого волнуюсь? За Валюшку. Она тут по стенке сползает, а ты все не идешь… Что? Ром, как ты можешь? Почему завтра? Она не доживет до завтра! Ты сбрендил, что ли, совсем?! Ты собираешься со своей семьей разговаривать?.. Я не смогу ее утешить… Ром, ну ты ж не ребенок, пойми, тебе не удастся спрятать голову в песок! Тебе необходимо поговорить с Валей, приходи немедленно!.. Черт, отключился! Черт!
– Что?
– Отключился. Наберу его снова… Выключил телефон, вот ведь… – Нецензурные слова так и срываются у меня с языка, но на кухне ребенок!
– Когда он придет? – Валюшка прислонилась к стене и дышит со свистом.
– Он придет завтра.
– Как это завтра? А почему не сегодня? Он же сказал – сегодня. Как он может не прийти?
– Может, сукин сын.
Слезы из Валюшки полились неожиданно, маленькие ручейки быстро проложили мокрые дорожки по ее щекам и, дойдя до подбородка, беспомощно закапали на мятую кофту.
– Мам, ну что ты, мам, ну не надо, – Катюшка кинулась к матери, обняла ее и стала судорожно стирать с лица слезные ручейки-дорожки, – мамочка, не плачь. Он придет завтра и все нам объяснит. Он не может нас бросить, мама. Он нас очень любит. Он не бросит, не плачь…
– Я не знаю, как мне жить. Я не умею жить без него. Я не знаю… как… я не хочу. Не хочу жить без него…
– Не говори так, мамочка, так нельзя говорить! – Катюшка сползла на пол и вцепилась в материнские колени.
Мне стало жутко и страшно. Я должна была что-то предпринять.
– Валюш, я кое-что знаю. У него действительно появилась женщина, она немногим моложе нас, всего лишь на пару лет. Но это – не считается. Так что она наша ровесница, к тому же у нее есть ребенок. Они познакомились на работе.
– Ты знала? И не говорила? Почему? – У нее даже слезы просохли от удивления.
– Я надеялась, что это пройдет. Я думала, что у него так, увлечение. Ты же знаешь, кризис сорока лет, хочется чего-то нового, кого-то покорить, самоутвердиться. Я и подумала: покорит и расслабится, он же никогда не покидал вас. Возле него всегда вилась туча безнадежно влюбленных в него теток. Всегда. И он никогда особо не увлекался. Я и думала, пройдет. Зачем тогда говорить, только боль тебе причинять…
– А сейчас мне, значит, не больно! Я сейчас легко принимаю эту «радостную» весть?! – Валюшка впервые за все время нашего знакомства мечет молнии. Это необычно, мне становится страшно, и чувство вины приклеивает меня к табуретке.
– Прости. Я не хотела… Я не знала, как лучше…
– Ты покрываешь его! Как ты можешь? Как ты могла? Ты знала и не сказала!
– Я не права, прости, я надеялась…
И тут Валюшка делает невероятное: она хватает со стола чашку и со всей дури швыряет ее в другой конец кухни:
– Убирайся! Видеть тебя не могу!
Кружка, ударившись о кафельную стену, жалобно звякнув, разбилась, и осколки с грохотом полетели в раковину. Ошарашенная, я подскакиваю с табуретки и почти бегу в прихожую.
– Не уходите, – вцепляется в мой плащ Катюшка, – она просто разозлилась. Мне страшно!
– Ничего, не бойся, теперь ей будет чуть полегче, – шепчу я в ответ, слыша, как с кухни доносятся бурные рыдания, – пусть поплачет, не пугайся. Плакать помогает. Если что, звони. Обязательно звони мне, если ей ночью станет плохо. Мне и в «скорую». Обязательно! Она сейчас проплачется, потом ей накапай валерьянки побольше и уложи спать.
Всю дорогу домой перед моими глазами стояло испуганное лицо Катюшки в дверном проеме. Я еще раз попыталась набрать Ромку – бесполезно. Меня колотила дрожь, мерзкий ночной дождь капал мне как будто прямо в мозг, впопыхах я забыла зонт. «Что делать?.. Она справится. Поплачет и справится. Он придет завтра, увидит ее, Катюшку и одумается… А Лизавета, интересно, где? Неужели уже у бабушки ночует? Что делать?.. Может, завтра сбегать к нему на работу? Опять вмешиваться? Мало сегодня получила? Чтобы Валюшка так разозлилась… Невиданно! И все из-за этого влюбленного гения, черт бы его побрал!»
Дождь, который в былые времена я бы назвала романтичным и очищающим, теперь казался воплощением гнусности и растерянности, царившими в моей душе.
От дождевой тоски меня избавил муж, который, заметив на пороге мокрого ощипанного воробья, признал знакомое существо, приволок теплое махровое полотенце и стал вытирать мне голову и стаскивать насквозь промокшие туфли.
– Где ж ты была? Где твой зонт? Почему у тебя такое лицо?
Чай с травами и медом и его любящие глаза постепенно меня успокоили.
– Ну твой Ромка – крендель еще тот, конечно.
А чего ты и вправду Валюшке-то не сказала, раз знала?
– Я же говорю тебе – думала, что пройдет, что это несерьезно. И вообще, почему я должна говорить? Вот объясни мне. Это ж их жизнь. Они дороги мне оба. Но это их отношения. При чем тут я? Я Валюшке-то рассказала, думая ее утешить. Мол, соперница одних с нами лет, а значит, может, и ничего. Успокоить хотела, поддержать. А вот видишь, как вышло!
– Да я бы тоже не знал, как поступить. Ненавижу чужие секреты. Расскажешь – предашь, не расскажешь – тоже предашь. Не переживай, малыш, разберутся. Ты-то ни при чем, это Ромка загулял. Валюшку жалко, конечно.