В конце 1813 года союзники достигли Рейна. Германия была освобождена от Наполеона, и хотя французские знамена еще развевались на стенах немногих крепостей, в тылу союзных армий, однако же, участь защитников этих твердынь не подлежала сомнению: они были обречены гибели и плену. Наполеон, после сражения при Ганау отступив за Рейн с остатками многочисленной армии, не превышавшими семидесяти тысяч человек, лишился большей части их от тифозной горячки – следствия трудов и лишений последней кампании. Конскрипты, высылаемые на пополнение армии, не успевали замещать убылых людей и гибли вместе со старыми солдатами. Войнолюбивая Франция, потеряв цвет своего народонаселения в России и Германии, жаждала мира. Ближайшие сподвижники Наполеона, пресыщенные почестями и не имевшие возможности пользоваться приобретенным ими достоянием, перестали мечтать о новых победах и славе1. До 1813 года Наполеон столь же неумеренно пользовался средствами подвластных ему стран, сколько и самой Франции: в 1812 году половина его армии, наводнившей Россию, состояла из иностранцев, но по отступлении за Рейн у него кроме французов остались лишь немногие поляки – остатки легионов, усеявших своими костьми Европу от Волги до Тага. Союзников у него не было, потому что из германских владетелей, ему преданных либо находивших выгоду поддерживать его владычество, одни бежали из своих столиц, а другие торопились пристать к стороне союзников. В таких обстоятельствах, когда у Наполеона не было ни собственных средств для ведения войны, ни надежды на постороннюю помощь, он, видя во Франции общую жажду к миру, не хотел, однако же, купить его ценой каких-либо важных уступок, да ежели бы и решился на такой мир, то единственно в надежде оправиться, собраться с силами и рано или поздно возвратить все потерянное. Причину тому должно искать в положении счастливого воина, проложившего мечом себе путь к престолу. Всякая уступка союзникам могла бы помрачить лучезарное сияние прежних побед его и усилила бы враждебные ему партии во Франции. Наполеон, будучи принужден продолжать войну до последней крайности и зная весьма хорошо, что неудачи всех прежних коалиций против Франции преимущественно происходили от разногласия их членов, старался поселить раздор между союзниками. Не надеясь привлечь на свою сторону ни императора Александра, ни верного союзника и друга его короля прусского, Наполеон питал надежду, что родственные связи его с Австрийским Домом не дозволят императору Францу довести дело до крайности, и коснел в своем убеждении, несмотря на предостережения Меттерниха, державшего в руках все запутанные нити политики Венского Кабинета. Еще непонятнее были бы надежды Наполеона на Бернадотта, и в особенности после прежних, весьма недружелюбных отношений между ними, если б Бернадотт сам не подал повода сомневаться в его преданности общему делу коалиции своими двусмысленными действиями в войну 1813 года2. Отложение Мюрата от Франции уже не подлежало сомнению, однако же, несмотря на то, король Иосиф по поручению Наполеона старался убедить своего легкомысленного зятя в неосновательности его поведения3.
Положение императора французов было безвыходно. Союзники знали, что всякий мирный договор с ним был не что иное, как более или менее кратковременное перемирие, и что Европа не могла надеяться на прочное спокойствие, пока Наполеон оставался властителем Франции. Надлежало воспользоваться его ослаблением и довершить одержанные успехи окончательным ударом. Тем не менее, однако же, со стороны союзников проявлялась наклонность к заключению мира. Правда, народы Северной Германии, наиболее потерпевшие от ига, наложенного на них Наполеоном, вооружались усердно, зная, что с достижением Рейна еще не было упрочено освобождение их отечества и что следовало довершить дело, отстояв независимость их братий в зарейнской стране. «Рейн – река Германии, а не граница ее», – восклицал Арндт и повторяли за ним его соотечественники. Но люди более осторожные советовали ограничиться одержанными успехами и воспользоваться ими для достижения мира. Еще были свежи воспоминания невзгод, понесенных германскими войсками в революционные войны и в борьбу с Наполеоном; еще дымились сожженные города и селения и на каждом шагу в Германии встречались лишенные крова, обнищавшие ее жители.
Ослабление Франции было известно союзникам, но не вполне, и прежнее могущество ее, как грозный призрак устрашая робких, поражало бездействием порывы смелых. Гениальные способности Наполеона и опасения всеобщего восстания французов на защиту страны, побуждали многих влиятельных лиц коалиции предлагать меры предосторожности на случай неудачи дальнейших действий. По-видимому, вторжение в зарейнские области требовало укомплектования союзных армий и обеспечения их с обоих флангов занятием Нидерландов и Швейцарии. Многие из союзных генералов, не довольствуясь тем и считая зимний поход во Францию несбыточным, думали отложить открытие военных действий до весны, а между тем устроить большие склады запасов, приготовить средства к переправе через Рейн и ограничиться осадой Майнца. Даже король прусский полагал, что вторжение в неприятельскую страну не обещало успеха и что гораздо выгоднее было заключить мир4. Двадцатилетнее господство Франции до того подавило дух немцев, что помыслы многих из них ограничивались занятием линии по Рейну. Сам пылкий певец независимости Германии Теодор Кернер в начале войны 1813 года возглашал:
«Mit Gott! Einst geht hoch über FeindesleichenDer Stern des Friedens auf;Dann pflanzen wir ein weisses SiegeszeichenAm freien Rheinstrom auf»5.
Да и вообще, политика союзных держав склонялась более к миру, нежели к войне.
Австрийское правительство считало Наполеона достаточно ослабленным и надеялось при заключении мира получить беспрекословно свои прежние области в Германии и значительную часть Италии. К тому же ни император Франц, ни полководец его князь Шварценберг, по личным своим качествам, не надеялись играть первостепенной роли на полях битв и в советах европейской коалиции; напротив того, император Александр, постоянно деливший с войсками труды, лишения и опасности походной жизни, господствовавший в совещаниях силой слова, покорявший сердца благодушием и ласковым приветом, был, бесспорно, главой Союза, а король Фридрих-Вильгельм, будучи соединен с ним неразрывной дружбой, всегда и везде держал сторону России. Русские, устояв одни на европейском материке против завоевателя, покорившего своему произволу прочие державы, имели первый голос в ареопаге Европы. В таких обстоятельствах дальнейшее продолжение войны, могшее послужить упрочению преобладания России, казалось опасным Венскому Кабинету. Родство императора Франца с Наполеоном подавало Меттерниху надежду к заключению тесного союза с Францией для противодействия России и Пруссии, и потому австрийцы были готовы прекратить военные действия ценой всевозможных уступок французскому правительству.
Еще более желали мира южно-германские владетели, члены распавшегося Рейнского союза. С одной стороны, они опасались в случае возобновления Германской империи или разделения Германии на две части, австрийскую и прусскую (как предлагал Штейн), потерять верховную власть над своими землями либо лишиться части их при новом размежевании Европы, а с другой – их тревожили народные вооружения, Tugendbund и вообще всякое проявление духа самостоятельности их подданных. Невозможно было сомневаться в том, что все эти владетели, оставляя Наполеона и присоединяясь к враждебной ему коалиции, руководились не сознанием стыда повиноваться притеснителю их отечества, не убеждением в правоте дела, за которое подвизались союзники, а желанием сохранить свои владения. По мнению Штейна, надлежало поручить управлению Центральной комиссии не только области, завоеванные союзными войсками, но и вообще земли, принадлежавшие второстепенным германским владетелям; однако же все они, за исключением весьма немногих, предупредили угрожавшую им опасность, заключив чрез посредство австрийского правительства договоры о своем присоединении к коалиции. Венский Кабинет, способствуя германским князьям выйти из сомнительного положения, в котором они находились по отступлении французских войск за Рейн, имел в виду приобресть над ними влияние и чрез то не позволить Пруссии занять первое место в Германии6. Еще до сражения под Лейпцигом 29 августа (10 сентября) король баварский изъявил императору Александру[1] готовность свою пристать к коалиции против Наполеона, а 26 сентября (8 октября) был заключен в Риде союзный трактат между Австрией и Баварией, впоследствии утвержденный Россией и Пруссией. На основании этого договора, имевшего целью «определить последующие отношения германских владений» («fur die nachgerige Gestaltung der deutschen Verhaltnissen»), постановлены следующие условия: император австрийский обязался, за себя и за своих союзников, гарантировать королю баварскому полное и самостоятельное обладание всеми землями, коими он владел до начала войны, а король обещал немедленно присоединить свои войска к австрийской армии. По секретным условиям того же трактата, Австрия обязывалась, в случае ежели бы от Баварии при заключении общего мира отошли какие-либо области, настаивать на полном за них вознаграждении. Император австрийский и король баварский взаимно обязались в продолжение настоящей войны содержать постоянно в поле – первый 150 000, а второй 36 000 человек7. В декларации от 2 (14) октября баварское правительство, исчислив подробно все жертвы, принесенные Баварией в пользу Франции, поставляло на вид, что Наполеон нарушил принятые им на себя обязательства защищать владетелей Рейнского союза и что если б Бавария продолжала по-прежнему держать его сторону, то подверглась бы всевозможным бедствиям, не имея возможности принесть ему никакой пользы. Король виртембергский Фридрих I объявил, что Наполеон не исполнил в отношении к нему обязанности защищать его и что он, присоединяясь к союзным державам, имеет в виду обеспечить спокойствие своей страны8. Король надеялся, что союзники, зная его преданность Наполеону, постараются упрочить его расположение к себе увеличением виртембергских владений. Но как при свидании его с союзными государями во Франкфурте о том не было и в помине, то он счел себя вправе не прерывать прежних сношений с Наполеоном и в феврале 1814 года, после побед его над Силезской армией, изъявлял ему желание, чтобы действия французов увенчались полным успехом, и готовность свою снова стать под его знамена. Прочие германские князья большей частью также были готовы обратиться на сторону властителя Франции, и потому союзники, в случае неудачи вторжения за Рейн, могли подвергнуться неминуемой опасности9. Дальновидный Штейн, прибыв во Франкфурт 1 (13) ноября, в то время, когда многие из германских владетелей еще не присоединились к коалиции, предложил устранить их, поручив управление их землями Центральной комиссии. По мнению Штейна, это способствовало бы извлечь всевозможную пользу из средств, представляемых сими владениями, и облегчило бы существенно будущее устройство Германии. Но союзные монархи не одобрили предположений Штейна, и вместо того чтобы предоставить Центральной комиссии право распоряжаться судьбами Германии, ограничили ее деятельность набором войск и взиманием поставок и налогов в землях, вверенных ее управлению10. Из числа германских князей лишились владений немногие: король Вестфалии Иероним, брат Наполеона, и малолетний племянник его великий герцог Бергский; великий герцог Франкфуртский (Дальберг), председатель Рейнского союза, удалившийся в свое Констанское епископство; родственник его принц Лейенский и преданный Наполеону принц Изенбургский. Их земли были разделены на два управления (генерал-губернаторства), франкфуртское и бергское, по примеру саксонского: в последнем назначили генерал-губернатором русского генерала, князя Репнина; во Франкфурте был австрийский генерал-губернатор, сперва принц Филипп Гессен-Гомбургский, а потом – принц Рейсский; в бергских владениях – прусский генерал-губернатор, сперва государственный советник Грунер, а потом генерал принц Солмсский11.