МАША. Нет, я не плачу.
БУРМИН. Вы плачете. Только что ваша слеза упала мне на руку. Я почти ничего не вижу — одни белые пятна перед глазами, но я почувствовал, как что-то мокрое и теплое лизнуло мне ладонь. Не плачьте, Марья Гавриловна. Не плачьте.
МАША. Я не плачу… не плачу я. Да где же этот доктор?!
БУРМИН. Странно… Мне совсем не больно. Только внутри все холодеет. Сперва жгло, а теперь холодеет. К чему бы это, Марья Гавриловна? Вы не знаете? Нет?
Маша сидит молча, неподвижно, точно статуя.БУРМИН. Говорите громче. Я плохо слышу. (Молчит.) А знаете, а было бы хорошо, если б вы все-таки той девушкой. Вы, наверное, простили б меня. Простили б? Да, да, я знал. Вы хорошая, добрая. Вы бы не смогли не простить. У нас бы с вами была долгая счастливая жизнь. (Молчит.) Дети были бы… А как же без них. Мы бы купили им маленького пони. Они бы за ним ухаживали и спорили чья очередь скакать. А мы бы наблюдали за ними и радовались… радовались… радовались… (Долго молчит.) Я бы любил вас, Марья Гавриловна. Больше, чем кто-либо когда-либо любил вас. Я бы называл вас своей случайной женой — в шутку, чтобы воспоминания стали казаться сказкой. А вы бы называли меня своим случайным мужем. Тоже в шутку… Чтобы воспоминания стали казаться сказкой. И вы бы стали такой же как и раньше — теплой и мягкой, как ваши руки — новорожденные котята. (Голос слабеет.) И наши сны перестали бы быть реальными, холодными и тревожными. А по утрам меня будил бы ваш голос… Такой родной, близкий. А вас мой… Но мы бы не вставали сразу, потому что холодно вылазить из под одеяла утром. Мы бы еще немного дурачились, целовались, пугали друг друга ледяными ногами. (Слеза наливается у него в глазу и медленно как букашка ползет по щеке.) Это бред! Это все бред! Я брежу… (Молчит.) Но и пускай. Я хочу бредить, Марья Гавриловна. Можно я буду бредить?
Маша не отвечает.А еще мы бы с вами уехали на юг. Подальше от этих метелей. Мы бы боялись, что они разлучат нас еще раз. Навсегда. И был бы у нас маленький домик… И детки… И пони… И нормальные сны… И своя особая тайна… И вечная любовь… Перед ним… перед Богом… А судьбы была бы нам доброй подругой. Мы бы писали ей письма — благодарили. Но никогда бы не звали в гости. Пускай ходит к другим. А мы бы сами придумывали свою жизнь. Мы бы смогли. Смогли. (Молчит.) Боже, почему это не вы? Почему не вы? Почему…
Замолкает. Его рука спадает с дивана, глухо ударяясь об пол. Затуманенные глаза остаются открытыми. Со щеки подает та самая, похожая на букашку слеза. Она расправляет крылья, легко парит в воздухе, садится Маше на уголок губ, сливается с точно такой же бриллиантовой каплей и исчезает.
Часы начинают бить полночь, но вдруг останавливаются.
Маша опустошенным взглядом смотрит на бездыханное тело. Потом поднимает голову к потолку и громко кричит, словно пытаясь докричаться до отлетающей души: «Это я!!! Это я!!! Это я жена ваша!!!»
Но никто её не слышит.
Только метель, напуганная этим страшным криком, робко стихает.
Воцаряется тишина.
И лишь где-то далеко-далеко в доме кто-то поет колыбельную.КОНЕЦ