Может быть, если бы мой замысел удался, я постыдился бы рассказывать вам об нем. Сознаюсь, что моя проделка была гораздо хуже, чем простая шалость. Она была бы прямо непростительна, если бы я не был так молод. Но я получил достойное возмездие за свой проступок.
Переодевшись, я направился к комнате Елены Григорьевны. Случалось ли вам красться ночью по спящему дому? Каким резким кажется каждый шорох, и до чего громко скрипят в тишине половицы! Несколько раз мне казалось, что я разбужу всю прислугу.
Наконец, я добрался до желанной двери. Сердце мое стучало. Я надавил ручку. Дверь растворилась без шума. Я вошел. Комната была освещена лампадкой, светившей ярко. Елена Григорьевна еще не ложилась. Она сидела в широком кресле, в ночном капоте, перед своим столом, задумавшись, вспоминая. Она не слыхала, как я вошел.
Несколько минут я стоял в полутьме, не смея сделать ни шага вперед. Вдруг, почувствовав мое присутствие или заслышав какой-нибудь шум, Елена Григорьевна обернулась. Она увидела меня и задрожала. Моя проделка удалась лучше, чем я мог ожидать. Она приняла меня за своего покойного мужа. Со слабым криком, привстав с кресла, она протянула ко мне руки. Я услышал ее радостный голос:
– Сергей! Ты! Наконец!
И потом, потрясенная таким волнением, она опять упала в кресло, по-видимому, без сознания.
Не вполне сознавая, что я хочу делать, я бросился к ней. Но в то самое мгновение, как я был около кресла, я увидел пред собой образ другого человека. Это было так неожиданно, что я замер, как в столбняке. Потом мне представилось, что предо мной стоит громадное зеркало. Тот, другой человек, был верным повторением того, чем был я. Он тоже был одет в черный сюртук, и у него тоже была на груди ленточка Почетного Легиона. Но еще чрез мгновение я понял, что это он, чей образ я украл, и кто из-за могилы пришел защитить свою жену. Тогда колючий ужас пробежал по всем моим членам.
Несколько секунд мы стояли друг против друга пред креслом, в котором без чувств лежала оспариваемая нами женщина. Я не мог пошевелиться. И вот он, этот призрак, тихо поднял руку и погрозил мне.
Я после участвовал в турецкой кампании. Я видал смерть и все, что считается страшным. Но того ужаса, который владел мною тогда, я не испытывал никогда более. Эта угроза выходца с того света остановила биение моего сердца и движение крови в моих жилах. На миг я сам был почти мертвецом. Потом, не глядя, я бросился к двери.
Держась за стены, шатаясь, не заботясь о том, как громко раздаются мои шаги, я добрался до своей комнаты. У меня не хватило мужества посмотреть на портрет, висевший на стене. Я бросился ничком на постель, и какое-то черное оцепенение пригвоздило меня к ней.
Я очнулся на заре. Я был все в той же чужой одежде. С мучительным стыдом я снял ее и повесил на свое место. Одевшись в свой мундир, я отыскал Матвея и сказал, что уезжаю тотчас. Он, по-видимому, нисколько не удивился. Горничную Глашу я спросил, спит ли барыня. Та ответила мне, что «почивают покойно». Это меня ободрило. Я попросил передать мои извинения в том, что уезжаю, не простившись, и ускакал.
Чрез несколько дней после, я был с товарищами у Елены Григорьевны. Она приняла нас с обычной приветливостью. Ни одним намеком не напомнила она мне об этой ночи. Для меня, и до сих пор остается тайной, поняла ли она, что произошло тогда.