Александр Солженицын - Раннее (сборник). Страница 2

Глава вторая. Медовый месяц

Несу я сознание мира.Боюсь, что не в силах донесть.

До опушки – один переклик без малого.В сени яблонь при тлеющем самовареВечерами чаюют московские баре:Слева в садике спорят о Ваське Качалове,На террасе направо читают сценарий.За кустами белеют мужские фигуры,Праздных женщин движения – не легки, –От самих же себя, от своей же культурыУбегают на лето сюда толстяки –От редакций и секций, премьер театральных,От квартирных теснот, телефонной судьбы, –Убегают сюда, в край ремёсл вышивальных,Безпривозных базаров, прилавков печальных,Где сельпо продаёт лишь сухие грибы.Оттрубивши своё песнословие веку,Отнеся гонорар к Елисееву{18},За сто вёрст сюда сахар везут по рассеянью,Чемоданами сало и бэкон,Для хозяйки сговоренной – ситчику в дар,Для работы полуночной – пачки сигар,Кофе в зёрнах, вино и запас керосина.…Над Тарусою сумерки звёздные сини,Слышен блюдечек позвон и пенье гитар.Ждут их осенью кассы столицы грешнойИ страницы журнальной хвальбы.В ряд их дач, не по чину – бревёнки потешной,Кругляши нашей маленькой тихой избы{19}.Нет в саду у нас кресел и столика чайного,Нет огней и гостей под навесом крыльца, –Всё вдвоём… И на пальце твоём – обручальногоЗолотой отлив кольца.Нет у нас нагружённого доверху ледника,Порожнём мы с базара приходим нередко,Но как мило хлопочешь ты в белом переднике,Увильнув: «Подгорит», убегаешь к загнетке.…Драгоценного света дневного крупицыВот-вот-вот разойдутся меж теней вечерних, –Дальше-дальше в окно, ближе-ближе к страницеЯ слеплю себя строк неразборчивой чернью.И уж всё отшвырнуть бы давно мне пора,Встать, схватить тебя за плечи, закружить, –Не могу, не додумавши, отложитьГоды царствования Петра.Всё понятно – прогресс! А сидит во мне ересь:Всю страну на дыбы – по какому праву?Запишу! Назову его – «шведский тезис»,Оправдала ли цену свою Полтава?Двести лет всё победы, победы, победы,От разора к разору, к войне от войны, –А разбитые нами на Ворксле шведыРазжирели, как каплуны.Рок зловещий российские полчища водит.Славы мало!Земли недостало! –Да…Видно, слово «победа» не зря происходитОт слова «беда».Погоди ж, дорогая, окончу, дочту,Тени вечера выйдут из-за леса –Мы пойдём, обнявшись, и на нашу четуБудут встречные взглядывать с завистью.Вот не думал, что буду на дачеЖить, как дачник исправный живёт…Есть у каждого годы удачи,И таким обернулся мне минувший год{20} –Словно звёздным дождём мне дороги усыпало,Словно горы верстались мне по плечу,Словно есть это счастье, и мне оно выпало:Всё могу, чего захочу!Под ногами любая наука стлалась,Быстромудрые бесы вселились, казалось,В грудь мою – и толкал меня каждый бес,Одержимый мгновенными планами,Томы будущих лет взросли до небесКраснокрылыми великанами,И вползла ядовитая слава. О славеГде те юноши, что не чахли?Незнакомые девушки письма мне слали,И таинственно письма их пахли.Содрогалась Европа надменная, отданаШагу армий, невиданных раньше,Чёрным гневом возмездия небо над ЛондономЗастилалось из-за Ла-Манша,Воды пенились, судна роились,Напрягались десанты, готовясь к прыжку… –В это лето мы поженилисьИ поехали на Оку{21}.

Мы привыкли к южным степям –Золотая в сто вёрст ладонь,Ни единого взгорка тамНа бегу не встречает конь,И нигде ни единый лесокНе вклиняется в звень пшеницы,И, едва только вспыхнет восток, –Степь до запада озарится.Здесь же – падей прохлада, здесь – синяя тень,Ямку каждую дождь наливает всклень,Позарос, весь в отрожках изрезан овраг,Там спустился в него, там поднялся большак.Сосны стройные веют на взлобке,Между ними – дубы вперемес,Там – ольха, там – берёза. Подымемся. РобкоВступим в бело-зелёный лес.Это счастьеДаётся не часто,А не каждый его оценит –Забрести вот в такую чащу,Где листов прошлогодних олово,Положить к тебе на колениГолову.Солнце еле пробрызнет сюда,Небо еле сюда просветит,Разве только, беспутный чудак,Забредёт, заблудившись, ветерИ доносит, как где-то аукаютИ хохочут девчёнки-грибовницы,Помавая ветвями, баюкает:«Всё достигнется… всё исполнится…»

«А чему исполняться? Чему?Я о большем и не мечтала.Всё исполнилось. ПочемуТебе этого счастья мало?Мало нравлюсь тебе? ПлетеницейИз цветов себе лоб украшу.Хочешь думать? Какую страницуРаспахнуть тебе в книге нашей?..…Как бежал молодой дворянинСо знаменем,Как очнулся он навзничь, раненым,С небесами один на один –И увидел, какойПокойБыл по небу высокому разлит.В суматохе большого боя,Когда к славе рвалась рука,РазвеМог увидеть он над собоюЭти медленные облака?..{22}Но ведь мы-то, ведь мы-то можем!Посмотри – и сейчас плывут.Что же ищешь ты, что же?Я не верю, что люди на свете живутКроме нас и ещё там где-то,Когда ты меня обнимаешь…Повторяй мне, что любишь меня, только это,Понимаешь?..Ты настойчиво, ты упорноЧто-то хмуришься о своём.Не легко тебе, не просторноСо мной вдвоём?Выпить, вытянуть сердце из груди,Чтобы мой был, чтоб мой был весь!Я не знаю, что завтра будет, –Я люблю, что сегодня есть.Только ты ведь обманешь: кольцоМоих рук на заре разомкнёшь –Почужевший, холодный, уйдёшьКарла Маркса читать на крыльцо.Станет звонкий пастуший рожокПо заре собирать своё стадо,Я проснусь и увижу, что рядомНет тебя, что опять уволокТебя жребий твой, выбор жестокий.Я неделю всего как жена,А опять просыпаюсь однаИ полдня провожу одинокой.Милый, славный, ты брови не хмурьИ не бойся – я не заплачу.Значит, надо забыть мою девичью дурь, –Мне ведь всё представлялось иначе.Не мужчина я. Жалобу слабостиТы прости мне на этот раз…»И украдкою влажные заблестыОна пальцем снимает с глаз.Вот оно!.. Я кошусь с опаскоюНа лицо неразгаданно женское…

Вспоминаю: акации спуска Крещенского,Седину оснежённого Новочеркасска…Мы проходим вокзал, за вокзалом крыльцо,В сто одёжек окутаны, ждут лихачи, –И у каждого жёлто манит копьецоНедрожаще-горящей свечи.Полусонного мальчика взяв из вагона,Высоко подсадив, меня взвозят покачливоВ город, на гору, – фаэтономМеж сугробов, огромных взгляду ребячьему.Фаэтон проплывает спокойно, как лебедь,Лёд цветится огнями в оконных рамах,И сияет луна в завороженном небе,Отражаясь в крестах и на куполах храмов.Позади пятиглавой громады собора –Попирающий камень строптивый Ермак,Что ни дом – за твердыней ворот и забораВзаперти от Советов упрямый казак,Сберегая теченье обычья богатого,Своедомно живёт, как живали отцы.Двудорожным широким проспектом ПлатоваЗаливаются лёгких саней бубенцы:– Эх ты, удаль-тоска, раскружить тебя не на что!Хеп-па-па-берегись застоялых зверей!! –Богомольный народ, разбредаясь от всенощной,Подаёт милостыню калечным и немощнымНа изглаженных папертях стройных церквей.Их степенному шествию дерзко не в лад,Хохоча и толкаясь, студенты валят,Неуёмные, жадные жить, несытые,В институтской столовой свой ужин выстояв, –На свиданья, в читальни, в кино, в общежитияТротуарами улицы Декабристов{23}.И гудят до полуночи лаборатории,Ослепительный свет над столами чертёжников,В клубе – диспут любителей Новой ИсторииИ Союза Воинствующих Безбожников.А за ставнями тихих домов затаившийНеушедших, непойманных, белых, бывших –Что за город такой? Всё кипит, но ни словаНе сойдёт у прохожего с замкнутых губ, –Стольный город разбитого Войска Донского, –Антиквар, книгочей, книголюб.Слишком мал понимать, только щурю глазёнки,Как на сбруе звенящей играет луна,И не знаю, что в доме, – вот в этом, – ребёнком,Моя будущая растёт жена.

Семилетье российской лихой безвременщины!Свист и дым по стране от конца до конца! –Скольких нас воспитали пониклые женщины,Сколько нас не знавало руки отца!Пятилетнею девочкой в кружевцахТы отведала первых учений тернии,Изъяснялась в учтивых французских словахИ разыгрывала этюды Черни.Ни за дверь, ни в толпу! (Наберётся, ma chère,Этих выходок, этих манер!)Тем охотней узнала ты книгам цену,А в семейном кругу, в воскресенье,Дверь из комнаты в комнату делала сценуДля домашнего представленья.И когда собирались по сходству подружки,Повелитель был обществу вашему нервномуРеже – добрый весёлый Пушкин,Чаще – жёлчный презрительный Лермонтов.Лет в четырнадцать сердца отчётливей стук,Что-то смутно томит, что-то поймано понаслышке,Но посмотришь с холодным вниманьем вокруг,{24}А вокруг – маль-чишки!..Так пускай литераторша мажет тетрадки,Пусть галдит, что герой ваш – одни недостатки, –Разве это в его фосфорическом взоре?Бледном лбу? сжатьи губ? и в усах завитых?Через всё полюбился девчёнке Печорин!А Печорина нет давно в живых.Ждёшь, что жизнью тебе уготовано диво,Но проходит юность, в меру счастливо,В меру ровно, – а дива нет.Выпускные экзамены сдав торопливо,Поступаешь в Универс’тет.

…Образ к образу рядом затенчивым,Местом меркнущим, местом ярким,То я вижу тебя на балу студенческом,То в измученном зноем вечернем парке.Не Печорина – духов сомнения едких,Подмело их при сталинских пятилетках.Их приносное семя и раньше-то плавало,Не ныряя по омутам русской реки.А коряги в ней – мы, убеждённости дьяволы, –Духоборы, самосжигатели,{25}Бунтари, проповедники, отлучатели,Просветители, вешатели, большевики!Угораздило же тебя родитьсяВ тре-тревожной стране, под разбойный шум,Где как прежде, где в каждом десятом таитсяПротопоп Аввакум.Однолюб. Однодум.Я! Я верю до судорог. Мне несвойственныКолебанья, сомненья, мне жизнь ясна,И влечёт меня жертвенное беспокойствоОт постели, от нежности, ото сна.Рвёт и рвёт моё мясо Дракон,И где лапу положит – отдай, оставь ему! –Это Горе Истории, Боль Времён,Мне волочь его, как анафему!Да, я звал тебя, звал. А дороги круты.Я зачем тебя влёк? В каком чаду?Не иди! Ты слаба. Переломишься ты! –Я не знаю – я ли дойду…Рай зелёный… Ничто не радует.Там столицы взрываются, бомбы падают!Вся планета в ознобе! планета в трясении! –Вот! Пишу:

Родились мы – не для счастьяБредит, буен мир больной.Небывалое ненастьеЗахлестнёт нас! Будет бой!!

Перед тяжким наступленьемПусть же скажут правду нам,Как умел Владимир ЛенинГоворить её отцам:

Враг – не трус, не слаб, не глуп он! –В нас не верит тот, кто лжёт.Мы – умрём!! По нашим трупамРеволюция взойдёт!!!

Из Октябрьской мятелиПоколение пришло.Чтоб потом цвели и пели,Надо, чтоб оно – легло…

Уж не помню, ещё что слетелоС языка у меня в пылу,Только помню: жена побледнелаИ щекой прислонилась к стволу.

Так я бил, безпощадный и мрачный,Словом о слово, в слово словом.Этот месяц – первый побрачный,Называют в России медовым,Honey-moon окрестили его за проливом,У французов он назван – la lune de miel,Одарён и у немцев прозваньем счастливымFlitter-Wochen – поблескивающих недель.Как обманчива ласковость этих названий!Даже камни – притрёшь ли, не обломав?Два бунтующих сердца! Меж вамиКто виновен? кто прав?..

Ветер осениШепчет на уши.Лес обрызгалоЖелтизной.Лето кончилось,И пора ужеВ грохот городаНам домой.Первый замороз,Утро терпкое.Окский катер.Речная рань.Дом Поленова{26}.Старый Серпухов.И дорогаЧерез Рязань.Русских станцийСкончанье света.Все вповалкуДо загородок.Лица в мухах.Лежат в проходахВ полушубках.И ждут билетов.Нет билетов!Посадки нету.Манька, где ты?Маманька, тута!Кто с мешками,Без пропусков,С пропускамиИ без мешков.Смех и молодостьНам защитою.Ещё б с нимиНе уместиться!Встречный ветерВ лицо раскрытоеОблохмачиваетНаши лица.Звонко-кованыйБыстрый поезд.Машет мельницаВдалеке.Мы уходимВ окно по пояс,ПрижимаясьЩека к щеке.Скоро станция.Ходу сбавило.– Отодвинься же.Слышишь, милый?..На полуслове

Вздрогнула Надя и руку мне боязноСжала. И я ей сжал.С грохотом поезд наш вкопанно сталПротив товарного поезда.Красные доски вагонов{27} измечены –Нетто и брутто, осмотр и ремонт, –Только окошки у них обрешеченыДа через двери – болт.Красным закатным лучом озарённое,Вровень над нами пришлось одноПрутьями перекрещённоеМаленькое окно.Лбы и глаза и небритые лица –Сколько их сразу тянулось взглянуть! –Кажется, там одному не вместитьсяВоздуха воли глотнуть.В грязном поту, в духоте, в изнуреньи,Скулы до боли друг к другу притиснув,Глянули злобно на наше цветенье –Выругались завистно –Грубо плеснули в лицо нам побранкуЛипкой несмывчивой грязью! –Наш отлощённый состав с полустанкаТронул с негромким лязгом.Тронул, но ты-ся-че-ле-тье волок онНас! нас! нас! –Вдоль новых и новых закрещенных окон,Под ненависть новых глаз.Резко проёмы вагонные хлопали,Вот уж мы вырвались, вот уж мы во поле!..

Сумерки. Отблики топки по шпалам.Низко курилась туманцем елань.…Но как проклятье в ушах звучала,Но как пророчество не смолкалаТа арестантская брань.

Нет, не тогда это началось, –Раньше… гораздо раньше…В детстве моём обозначилось,В песнях, что пели мне, няньча, –Крест перепутьяТрудного,Скрещенных прутьевТень,Ужаса безрассудногоПервый день.Книг ещё в сумке я в школу не нашивал,Буквы нетвёрдо писала рука, –Мне повторяли преданья домашние,Я уже слышал шуршание страшное –Чёрные крылья ЧК.В играх и в радостях детского мираСлышал я шорох зловещих крыл.…Где-то на хуторе, близ АрмавираСтарый затравленный дед мой жил.Первовесеньем, межою знакомоюМедленно с посохом вдоль экономии{28}Шёл, где когда-то хозяином был.Щурился в небо – солнце на лето.Сев на завалинке, вынув газету,Долго смоктал заграничный столбец:В прошлом году не случилось, но в этомБудет СоветамКонец.Может быть, к лучшему умер отецВ год восемнадцатый смертью случайной:С фронта вернувшийся офицер,Кончил бы он в Чрезвычайной.Наши метались из города в город,С юга на север, с места на место.Ставни и дверь заложив на запорыИ ощитивши их знаменьем крестным,Ждали – ночами не спали – ареста.Дядя уже побывал под расстрелом,Тётя ходила его спасать;Сильная духом, слабая телом,Яркая речью, она умелаМальчику рассказать.В годы, когда десятивековаяЛетопись русских была изорвана,Тётя мне в ёмкое сердце вковалаИгоря-князя, Петра и Суворова.Лозунги, песни, салюты не меркли:«Красный Кантон!.. Всеобщая в Англии!» –Тётя водила тогда меня в церковьИ толковала Евангелие.«В бой за всемирный Октябрь!» – в восторгеМы у костров пионерских кричали… –В землю зарыт офицерский ГеоргийПапин, и Анна с мечами.

Жарко-костровый, бледно-лампадный{29},Рос я запутанный, трудный, двуправдный.

Глава третья. Серебряные орехи