– O, Mister Topol! Welcome home! Добро пожаловать домой! Я взял в библиотеке твои книги и прочел! Мне понравилось! Так что добро пожаловать домой!
Я вспомнил, как трясли меня советские таможенники при выезде из СССР, как они сломали мне пишущую машинку, отняли какое-то барахло, и – чуть не прослезился. И теперь каждый раз, когда я прилетаю в Россию и прохожу паспортный контроль в Шереметьево, я тоже каждый раз вспоминаю того американского таможенника. Конечно, у меня в России есть кое-какая известность. Я даже подозреваю, что тем пограничникам, которые в Шереметьево проверяют мой паспорт, не нужно идти в библиотеку за моими книгами, – они их уже читали, я вижу это по их глазам! Но с 1989 года, за все двадцать с лишним раз, что я пересекал российскую границу, ни один русский пограничник не сказал мне: «Добро пожаловать домой!» И потому я хочу сейчас попросить вас поприветствовать эту судьбоносную женщину – Америку, которая стала мне домом. Ведь даже ее пограничники говорят мне при возвращении из России: «Welcome home!» Конечно, Америка не смогла прилететь сюда, но ее представляют здесь культурный атташе американского посольства госпожа Розмари Дэ Карло и первый министр-советник нашего посла господин Джон Ордвэй. Девочки, внесите…
И «девочки» внесли и вручили американцам цветы и книги, и счет стал четыре – ноль. И вечер заканчивался, и пора мне было закругляться. Но в зале сидела еще одна судьбоносная женщина. Правда, она просила меня не устраивать ей никаких сюрпризов и даже не упоминать ее имени. Но я не мог выполнить эту просьбу, я сказал:
– А теперь последняя и самая главная судьбоносная женщина. Но прежде чем я назову ее, я хочу признаться честно, как на духу: я человек слабый, в Америке я сломался. Да, я прошел неплохую, как мне казалось, закалку в Советской Армии и в моей бездомной московской жизни. Я пробивал цензуру в журналистике и в кино. Я сделал пару фильмов, которые не стыдно смотреть и сегодня. Я в сорок лет уехал из России в свою вторую жизнь и начал все сначала – без языка, без денег и без всякого блата. И меня – безъязыкого – издали в двадцати странах, мои книги выдержали на Западе больше ста изданий, а кое-какие даже стали бестселлерами. Но жизнь полосата, и у каждого бывают свои срывы. Пять лет назад судьба достала и меня – я пошел, как говорят американцы, down. Семья разрушилась, издатели разбежались, литературный агент от меня отказался – я был в депрессии такой тяжелой, что не только не писал два года, но и вообще задумывал совершить главную глупость. Я заболел, постарел, опустился… Короче – что говорить? Джек Яблоков, на кладбищах которого всегда есть место для эмигрантов, уже готовился оказать мне свое гостеприимство. И тут случилось чудо, которое редко, но все-таки бывает. И произошло оно так. Глядя из-за облаков на этого идиота, который сначала так темпераментно цеплялся за жизнь и с остервенением еврейского упрямца прорывался в кино и литературу, а теперь с тем же остервенением отталкивает от себя эту жизнь, – я думаю, что мама моя там, наверху, поняла: удержать этого осла от последнего рокового шага не сможет в Америке никто! И она отправилась в Россию, облетела ее всю и буквально силой и чудом выбросила оттуда в Америку самую красивую и самую русскую русскую женщину, какую не смог ни выдумать, ни найти ее сын за все годы своей огромной жизни. Эта женщина стала моей возлюбленной и женой, и она вынула, то есть буквально за вот эти ослиные уши вытащила меня из депрессии, и я снова сел за машинку и стал писать, издаваться, летать и ездить. Друзья мои, мой творческий вечер заканчивается, но он мог бы и не состояться, если бы не эта юная и красивая женщина – моя любимая жена Юля. Девочки, внесите!..
«Девочки» внесли два букета цветов и вручили их моей жене, которая, конечно, плыла от удовольствия, но втихую показывала мне кулак.
Тут на сцену вышел Юлий Гусман, а радио объявило «железным голосом» диспетчера Шереметьево-2:
– Заканчивается посадка в самолет, отбывающий рейсом 220 Москва – Вена! Пассажира Эдуарда Тополя просят срочно пройти на посадку. Па-авторяю…
Я направился за сцену, но дорогу мне заступила группа артистов из театра «Ромэн».
– Не уезжай ты, наш голубчик! – пели они.
Мне кажется, мой скромный творческий вечер все-таки удался.
А жизнь?
Жизнь мы еще не доиграли.
Сноски
1
Кони-Айленд – остров на юге Нью-Йорка, где живут еврейские и итальянские эмигранты. – Э.Т.