– Что здесь происходит?
– Тсс, – послышалось от собравшихся.
Продюсер сел на крайний стул.
Сценарист выливал, как теперь можно было разглядеть, тушь из банки на доску, создавая все новые и новые текущие полосы.
Одна из полос достигла края доски, и собравшаяся капля туши смачно упала на бежевый ковролин. В этот миг продюсер вышел из очередного ступора. Часто поморгал, хотел было что-то сказать, и уставился на бантик на руке. Этот глубокий темно-синий цвет напомнил ему о маме. Молодая с ярко рыжими кудрями, выбившимися из-под косынки, она стоит у старенькой гладильной доски и отпаривает ему школьный пиджак этого прекрасного темно-синего цвета. Такой был только у него во всей школе, тогда-то он и решил, что быть неповторимым надо во всем. И эта мысль вела его по жизни и привела в художественный институт, а потом в школу кинематографии. И там, через боль и разочарование, он понял, что не будет ни сценаристом, ни режиссером, и наконец, обрел свое призвание, которое привело его сюда, где какой-то псих измазал всю доску и безвозвратно угробил ковер.
Тем временем, сценарист достал из своей сумки флакон, подошел к мрачной, тучной женщине в центре зала и брызнул ей в лицо. Она отпрянула, а потом расплылась в улыбке. Взяла за руки по соседству сидящих людей и басовито запела:
«В степи широкой под Иканом
Нас окружил коканец злой,
И трое суток с басурманом
У нас кипел кровавый бой…»
Из дальнего угла зала стал подпевать визгливый мужской голос.
Солидный мужчина с бородой и залысинами на висках начал прохаживаться вдоль доски, чеканя шаг.
Сценарист поднял за руку совсем молоденькую практикантку, которая пыталась что-то конспектировать, и закружил. Она звонко засмеялась, сделала еще несколько оборотов, потом забралась с ногами на узкий подоконник, утроилась там как на насесте, раскинула в стороны руки и начала плавно размахивать ими.
Сценарист захлопал в ладоши в такт расхаживающему у доски старичку. К его хлопкам присоединились еще несколько хлопающих. Причем каждый хлопал в своем ритме, но хлопки гармонично сливались в одно целое, и все еще басившая на весь зал дама попадала в такт своей, переходящей уже в тантрический транс, песней.
Высокий худой мужчина подошел к регулятору освещения и начал его крутить.
Когда свет погас, проявились яркие звезды на фоне машущей крыльями птицы, и призрачная тень присутствия Луны, которая точно есть где-то за спиной, но поворачиваться так лень. А свет начал нарастать и скрывать искры, вылетающие из шпор королевского гвардейца, несущего караул. Свет растворял в себе невыносимые, заставляющие дрожать от страха и наслаждения воющие звуки, похожие на ветер, исходящие от старой шаманки, бьющей в бубен. Которым являлся круглый оранжеволицый господин, мерно ударяющий каблуками о пол. Несмотря на ковер, звук получался ясным, с мягкой глухотой и таким мощным, что казалось, все здание вибрирует вместе с ним.
Сценарист подошел к столу, открыл ноутбук, вывел на экран текст сценария и направился к двери. По пути он легко сдернул ленточку с руки продюсера. Вышел и громко хлопнул дверью.
Всё исчезло.
Некоторые растерянно переглянулись, потом окончательно пришли в себя, сделали серьезные лица и сразу забыли странное наваждение. Только продюсер все смотрел на застрявшую в дверном проеме темно-синюю ленту.
***Вампиры – это заключенные, играющие в игру, которую мы зовем – жизнь. Только им ограничили возраст персонажа, чтобы каждый раз не начинать заново, а играть весь срок заключения.
Бессмертие
Мысль о смерти пугает лишь тех,
кто забыл о своем бессмертии.
– Сколько?
– Всё.
– Гарантии?
– Никаких.
Эдгар помолчал.
– Откуда это вообще взялось?
– Остатки от первого сотворения.
– Давай бумаги.
Эдгар подписал несколько листов. Потом подошел к ноутбуку, стоявшему на столе.
– Номер счета?
Рональд протянул ему карточку.
– Перевел.
– Сейчас из банка позвонят.
Эдгар кивнул и уставился в темный экран смартфона. Через несколько минут раздался звонок.
– Здравствуйте. Да, подтверждаю перевод. Все точно. Спасибо.
Рональд достал из внутреннего кармана маленькую шкатулку, вынул из нее капсулу и протянул Эдгару.
– Что с этим делать?
– Проглотить.
– А дальше?
– Не пробовал.
– Ты же понимаешь, что я тебя найду, если не сработает?
– Понимаю.
Рональд кивнул и вышел за дверь.
Эдгар стоял посреди кабинета, двумя пальцами держа капсулу. Лицо его приобрело странное выражение. Он боялся каждой клеточкой своего существа. Боялся, что капсула в дрожащей руке окажется лишь злой шуткой демона, которому он только что отдал все свои сбережения.
Потом Эдгар закрыл глаза, положил капсулу в рот, проглотил и рухнул на пол, неуклюже распластавшись по ковру.
– Сработало! – подумал Эдгар.
Потом осмотрелся. Увидел ворота рая, и понял, что сработало не так.
Полный негодования, он отправился к воротам, перебирая в уме, что сделает с этим рогатым, посмевшим одурачить и обокрасть одного из главных архангелов.
Эдгар постучал. Открылось маленькое окошечко. В нем мелькнул глаз и часть кривого носа.
– Вам не сюда. Вниз по дороге пятьсот метров.
– Открывай! Ты что не видишь, кто перед тобой?
Глаз пристально уставился на Эдгара.
– Вниз по дороге. Удачи!
– Я тебя отправлю навоз лопатой грести! Немедленно открывай!
Эдгар со всех сил забарабанил по воротам, ответа не последовало. Эдгар пнул ворота и пошел вниз.
Перед воротами ада стоял демон. Он улыбнулся и открыл одну половину ворот, делая приглашающий жест.
– Как мне найти Рональда?
– Спец-обслуживание?
– Пошути мне еще!
Демон широко улыбнулся.
– Второй круг, кабинет 206.
Эдгар шагнул к воротам. В проеме появилась гончая. С обнаженных желтых клыков капала слюна. От рыка заложило уши.
– Тихо Зер! Он наш.
Гончая отступила.
– Не ваш, – ответил Эдгар и зашел. Демон засмеялся ему в след.
Эдгар резко дернул ручку двери 206, она издала скрежещущий звук и заклинила.
– До упора вниз, – раздалось из-за двери.
Эдгар нажал, и дверь открылась.
– О! – сказал Рональд, присматриваясь к Эдгару.
– Ты понимаешь, какому унижению меня подверг?
Рональд продолжил всматриваться и обошел вокруг Эдгара.
– Интересно, – сказал Рональд задумчиво.
– Ты сейчас же вернешь мои деньги, и если хоть одна душа узнает об этом, я сотворю с тобой такое…
Дверь распахнулась, в кабинет заглянул молодой черт.
– Говорят, что в раю умер архангел. Как вам такое, мастер?
Рональд махнул рукой, черт высунулся из проема и тихо прикрыл за собой дверь.
– Вот видишь, умер. Сделка честная.
– Ты издеваешься? Я перед тобой стою.
– Тебя угнетало бессмертное существование. Я продал тебе возможность умереть. Заметь, выполнил свои условия договора.
– Но я же не умер!
– Умер. И оказался здесь. Я не виноват, что Творец не создал никакой иной смерти, кроме этой.
– Но в моем-то случае ничего не изменилось, я уже был в раю.
– В твоем случае как раз изменилось, – лукаво улыбнулся Рональд.
– Что?
– А ты не заметил?
Эдгар посмотрел и увидел змеящиеся фиолетово-черные потоки энергии вокруг себя.
– Приятно отдохнуть, – сказал Рональд и нажал кнопку на столе.
В дверь вошли два демона.
– Ты не посмеешь!
Рональд отвернулся к висевшей над столом картине. Демоны схватили Эдгара и потащили прочь.
– Вы не имеете права, я пресветлый архангел!
Дверь закрылась. Еще некоторое время из коридора были слышны перечисления регалий Эдгара.
Рональд открыл верхний ящик стола, достал пузырек, высыпал на руку капсулы, пересчитал их и убрал обратно. Нажал на телефоне единицу. После долгой череды гудков, комнату заполнил голос.
– СЛУШАЮ.
– Осталось семь капсул.
– КОГДА ЗАКОНЧАТСЯ, ЗАЙДЕШЬ.
– Можно вопрос?
– ДА.
– А почему нельзя даровать им настоящую смерть, конец существования?
В комнате повисла вязкая тишина. Рональду показалось, что она длится вечно. Он медленно потянулся к кнопке «отбой».
– ЕСЛИ БЫ Я ЗНАЛ, КАК…
Рональд застыл, слушая биение коротких гудков.
Бронза
Ты сидишь, ноги по щиколотку в воде. Она такая теплая, что почти не ощущается. Вдалеке плавно скользит пароход. Блики солнца отпружинивают от волн. Слышен чей-то звонкий смех. Брызги от разыгравшихся ребятишек попали на твое лицо, и почти сразу же высохли от жаркого солнца. Ты смотришь на кромку горизонта, такую тонкую, практически незаметную в это время дня.
Скоро солнце опустится ниже, и линия, разделяющая землю и небеса, станет явной и отчетливой, но лишь до прихода ночи, которая поглотит собой это разделение. Ночью все равны. И ангелы, вышедшие покурить на крышу после долгой, утомительной смены хранителей чьей-то жизни. И черти, сбежавшие в парк и радостно уминающие несколько порций мороженого наперегонки. Ночь учит нас принимать все серым, с мягкими, нечеткими очертаниями, не дает разглядеть, где заканчивается собственная рука, протянутая в безграничную темноту. Дает привыкнуть к чувству, что все – одно целое и то, что ты ощущаешь себя отдельным организмом, лишь мимолетная иллюзия разума.