– Что ты знаешь о ней? – поинтересовался Чернов, поняв, что человек, представившийся как Эрнест Кортес, знает достаточно много, особенно о книге Проповедника Эракула. Ведь она в действительности так до конца и не раскрылась ему, были ещё страницы, где иероглифы для Николая оставались загадкой.
– Я знаю всё об этой книге, хотя признаюсь, никогда не держал её в своих руках, – европеец улыбнулся, словно предвкушая, обретение желаемого, – некогда Эракул выкрал её и долгие десятилетия хранил у себя. Но почему он отдал её тебе? Получеловеку, который всё ещё пытается бороться с тем, во что превращается. Ведь ты не сможешь прочесть и половины, пока не вкусишь всецело человеческой плоти.
– Я достаточно почерпнул из неё, – возразил Чернов, но в ответ до него донёсся только смех. Кортес, поднял левую руку ладонью вверх и прошептал:
– Смотри, какие знания хранятся в ней. Смотри, чего ты лишаешься, отторгая от себя дар, который я передал тебе через дочерей Звягенцева. Смотри, в этот безумный мир и радуйся, поскольку в нем ты можешь стать своим.
Кортес втянул в себя воздух и на мгновение его глаза побелели, словно он впал в некое состояние полного ухода из реальности. Только его телесная оболочка оставалась на месте и из-за спины Чернова, донесся шепот:
«Смотри и пусть это станет твоей новой реальностью»
Николай резко обернулся на голос и увидел, как по заснеженной дороге идет Игнат. Мальчик, оставленный им в святилище, медленно передвигался в его направлении, с совершенно пустым, ничего не выражающим лицом, словно находясь в состоянии сна. Он держал за руку девочку, с которой его оставил Чернов. Бедняжка выглядела также отсутствующе, также обреченно-болезненно. Также безжизненно.
– Отпусти детей, – проговорил Николай, но голос, летающий в воздухе, прошептал, перекликаясь со скрипом деревьев, раскачиваемых от морозного ветра:
«Они теперь мои. Их воля порабощена мной и такими как они наполнен весь этот мир. Каждый человек, мой раб. Каждое животное, мой слуга. Каждый вампир, мой воин и ты не станешь исключением. Как только твои уста вкусят человека, ты станешь служить мне и я, сделаю тебя свободным от болезней, страхов, сомнений, предрассудков. Ты забудешь, что такое страх и даже любовь ощутишь в новом обличии».
– Ты ведь хочешь вновь увидеть Ольгу?
Кортес стоял справа от него, глядя надменным взглядом на детей, остановившихся в нескольких метрах от мужчин. Ледяной ветер совершенно не тревожил их тела, а закрывшиеся веки слегка подрагивали, словно детям снились кошмары.
– Я хочу, чтобы ты прекратил издеваться над ними.
Чернов повернулся к Кортесу, ощутив, как прилив злости овладевает им. Но европеец продолжал игнорировать своего собеседника, его лицо было исполнено жаждой, казалось те крестьяне, которые несколько минут назад пали от его клыков, ничуть не утолили голод.
– Ты уже не станешь своим среди людей. Они будут ненавидеть тебя, я подтолкну их к этому. Я не стану ждать, когда ты сам поймёшь, что нет смысла искать лекарство от неизлечимой болезни. Встань в ряд с нами, истинными властителями. Моя миссия, завладеть всеми верхушками власти в этой стране, обратив каждого в себе подобных и тогда, мы обретём мир!
– Мы обретем проклятье! – крикнул Чернов и в этот же момент Кортес, повернувшись к нему, прошептал, даже не пошевелив губами при этом. Его голос просто прозвучал в голове Николая, медленно увлекая за собой.
«Узри новый мир»
Когда Чернов пришёл в себя, прошло уже много времени. Он всё ещё продолжал стоять на одном месте, засыпанный хлопьями ночного снегопада. Вдалеке уже начинало всходить солнце, а перед ним, лежали тела двух детей, посиневшие от холода и совершенно безжизненные.
Кортес пропал так же неожиданно, как и появился, оставив в голове Николая настоящий сумбур. То, что мужчина увидел, никак не могло связаться с его представлениями о сегодняшнем мире. Образы, представшие перед ним, не поддавались совершенно никакому описанию и среди них Чернов не смог уловить, где правда, а где всего лишь колдовское наваждение.
Он опустился на корточки и прикоснулся кончиками пальцев к лицу девочки, которую так усердно старался спасти. Она выгладила как маленький ангел, сброшенный с небес в этот ужасный заснеженный лес с почерневшими от холода деревьями. Он вспомнил Ольгу и всё внутри мужчины сжалось. Понимая, что европейцу ничего не стоит навредить и ей, Чернов закрыл глаза, отгоняя от себя страшные образы, навеянные наваждением.
Вновь перед ним вырастали огромные строения, возвышающиеся до неба. Они были словно из непрозрачного стекла, в котором отражали друг друга. Повсюду перемещались диковинные повозки без упряжек лошадей, а люди, облаченные в странные одежды, проходили мимо и в глазах каждого, царила пустота.
– Что вы наделали? – испуганный голос вернул его в реальность. Чернов, встав на ноги, не заметил, как с его головы соскользнул капюшон. Трое крестьян, среди которых был Иван, любезно приютивший его в своем доме, тотчас отпрянули назад.
– Ты не монах. Ты дьявол. Дьявол, убивший наших детей! – взревел крестьянин, тряся в воздухе кулаками.
Чернов сделал несколько шагов, отходя от бездыханных тел, понимая, что времени у него осталось совсем мало. Скоро, здесь соберется вся деревня и факелы, которыми они окружали свои жилища, теперь будут обращены против него.
***
Солдаты не вернулись. И даже когда начало темнеть, от них не было вестей. Нестеров сидел на стуле в комнате, где его разместили на ночь, глядя в окно и нервно перебрасывая из руки в руку пистолет. Красивая, созданная искусными оружейными мастерами вещь, была одним из четырёх пистолетов, которыми Борис вооружился, отправляясь второй раз в поместье Звягинцевых. Оружие хорошо скрывалось под его плащом, незаметное для врага и всегда стреляющее без осечек. Единственные вещи, в которых мужчина был всегда полностью уверен.
А вот происходящее вокруг начинало его сильно волновать. И дело даже не в том, что солдаты так и не вернулись. Его беспокоили девочки, запертые в камере местной тюрьмы. Вдвоём они представляли собой невероятную силу. Нестеров буквально ощущал её кожей. Он уже слышал за прошедший день, как несколько надсмотрщиков, пожаловавшись на внезапно ухудшавшееся здоровье, обратились к местным лекарям. А ослабшие после изнурительного похода солдаты, еле стояли на ногах и были практически неспособны нести караул.
Один раз Нестеров приходил к камерам, где сидели сёстры и, окинув их взглядом сквозь прорези маски, мужчина не увидел в их лицах не жалости не сожаления. Елизавета, с уже практически восстановившимся от солнечных ожогов лицом, чуть улыбалась краешками губ, глядя на Нестерова. Её взгляд был пронзительным и не походил на то, как смотрят обречённые на вечные оковы узники. Даже он сам, будучи пленённым в их доме, ощущал себя более обречённо. Екатерина, в свою очередь, как всегда была задумчивой, но её глаза извергали куда больше яростного огня ненависти, чем у сестры.
– Добрый вечер, Борис Васильевич, – проговорила Елизавета, поднявшись на ноги и пройдя через камеру к решёткам. Сестёр разместили по камерам так, чтобы они не могли видеть друг друга.
– А ведь не так давно, Вы сами были нашим пленником, – Лиза улыбнулась, обнажив острые клыки и её глаза засветились в полумраке.
– Вам не повезло, девочки, что я остался жив. Боюсь, на этом ваша кровавая жатва закончилась.
– Боюсь ты не прав, Нестеров, – прошептала вновь Елизавета, прильнув к решеткам. Она смотрела мужчине прямо в прорези маски и в какой-то момент Борис ощутил холодок, пробежавший по коже. Он отчётливо помнил, как выстрелил Лизе чуть повыше переносицы с расстояния менее двух метров. Такой выстрел мог замертво сразить даже самого мощного жеребца. Но она не только выжила, а ещё и дала ему мощный отпор, буквально содрав кожу с лица своими крепкими и острыми ногтями.
– Сгниешь здесь, исчадие, – процедил он сквозь зубы и под улюлюканье девочки, направился к следующей камере. Там Екатерина, сидя на каменном полу, даже не подняла взгляда. Она смотрела прямо перед собой с лицом, не принадлежавшим ребенку. На вид девочке было уже много лет и это изменение привело Нестерова в трепет.
– Что вы такое? И почему стали тем, чем являетесь? Неужели дьявол приложил к этому руку? – спросил он и Екатерина, посмотрела на Нестерова, тёмными глазами и, не произнося ни слова, отвернулась, вновь глядя как маленькая серая мышь, что-то грызет в самом углу её камеры.
– А, может быть, ты отпустишь нас, Нестеров? – спросила в полный голос Лиза, усмехаясь при этом. И когда Нестеров вновь проходил мимо камеры Лизы, не добившись от Екатерины ответа, девочка стояла в центре в лёгком танце, покачиваясь из стороны в сторону. Она улыбалась и выглядела как настоящее дитя, играющее сама с собой, как это бывало раньше, когда Екатерина не могла составить ей компанию.