История Номер Раз плюс Два «….»
На пороге стоял давнишний приятель Витя, с ним были ещё две девицы с ярко выраженным вечерним макияжем, вид которых в этот утренний час не внушал особого трепета. Опустив, как ненужные, слова приветствия, Витёк затолкал дам в коридор и продекламировал, почти пропел:
Здесь оплатят вашу нежность, оприходуют пороки! – а затем выпалил скороговоркой:
– Проходите, не стесняйтесь, будьте как дома. Что-то плохо выглядишь старичок. На тебе лица совсем нет, мы тебе микстуру принесли, будем лечить.
И затем этот мудак мне подмигнул. Опять пьянство и разврат, подумал я и попытался вспомнить какой сегодня день недели, чтобы понять, сколько времени мы пьём. Моя физиономия не выражала удивления и тем более радости, но этого и не требовалось гостям. Пока я переосмысливал происходящее, дамы на кухне мыли стаканы и ставили их на стол, а Витёк подобно Санта-Клаусу в рождественскую ночь, извлекал из пакета три бутылки водки «Гжелка», сухое «Арбатское» и две банки солёных огурцов. Смирившись с обстоятельствами, я тихо и скромно сел у края стола. Все были заняты своим делом. Внимание было отдано сервировке стола. Когда приготовление закончилось, Витёк отвлёкся, поднял глаза, посмотрел на меня и произнёс:
– Дамы, разрешите представить моего коллегу Лёшу.
– Витя, а почему «коллегу»? – удивился я, – насколько помню, таковыми мы никогда не были.
– Эх, Алёша! Пить каждый день водку, проводить целые сутки напролёт в разгуле и вертепе, не это ли тяжёлый труд, на который мы себя сознательно и добровольно обрекли.
Прозвучало очень убедительно, возразить было трудно, пришлось согласиться.
– Лена – представилась та, что сидела напротив и картинно, даже можно сказать, стыдливо опустила глаза. «Мило, очень мило». Мне это напомнило сцены знакомства из старых, чёрно-белых советских фильмов, посвящённых молодым строителям коммунизма. Не хватало только комсомольского значка или пионерского галстука.
– Катя – сказала другая, которая вела себя увереннее первой.
Я набрал воздух и промямлил, что мне якобы очень приятно. Затянувшаяся пауза была прервана суетой, которая предшествует первому тосту. Витёк всем налил, поднял свой стакан и опять почти прокричал:
Ну, что друзья, доверимся друг другу, сольёмся в едином порыве и выпьем во славу Бахуса!
Надо же, вчера я слышал тоже, самое и говорили это те же уста. Кризис жанра. Чокнувшись, выпили. Первый стакан на меня подействовал удручающе, организм не хотел принимать его содержимое, водка остановилась в районе пищевода, и никак не хотела проходить в желудок, грозя выплеснуться тем же путём, которым в меня вошла. Лена сочувственно поднесла на вилке солёный огурец, проглотив его, сопротивление организма было подавлено. Тепло вошло в каждую клетку моего тела, дрожь в руках постепенно стала проходить.
– Лёша, почему Вы такой грустный? – участливо спросила недавняя моя спасительница с огурцом, заглядывая мне в глаза. Этот вопрос прозвучал с такой интонацией, что если бы я ответил: «Грустен, потому, что вчера меня переехал трамвай и доктор ампутировал ногу, при этом, издеваясь говорил, «Ну что, Маресьев, теперь, летать не будешь, распиздяй!», то вне всяких сомнений, Лена и минуты не размышляя, пожертвовала бы свою ногу, лишь бы не видеть на моём лице горе и муки страданий.
– Я не грустный, просто пока ещё трезвый, – затем мысленно продолжил – и при двух собственных ногах.
Витёк уже был само спокойствие и доброта. Его глаза увлажнились, а на впалых щеках появился румянец, похоже он уже до меня где-то накатил. Он опять налил и воскликнул:
– Теперь братья и сестры, я бы хотел сомкнуть наши бокалы и выпить за любовь друг к другу и всему человечеству!
Данный тост, кроме меня, не вызывал ни у кого возражений, и мы опять выпили. Содержимое второго стакана упало в желудок совсем без отягощающих последствий.
Кураж всё не шёл. За стеной у соседа, со свойственной только ему лозунгово-плакатной лирикой из динамика надрывался Ю. Шевчук.
В открытое окно было видно, как плывут по небу, похожие на взбитые сливки, облака было не весело, хотя Витя старался. Девицы переглянулись, и виновато посмотрев на нас, удалились искать совмещённый сан/узел.
– Ты чего тормозишь, я тут бисер мечу, а ты видите ли не в настроении и девственника из себя строишь! – наехал на меня «коллега» Витя.
– Витёк! Где ты нашёл этих блядей?
– Они не бляди, я с Катькой в Лужниках торгую, а Ленка её подруга детства, отрочества и юности.
– Забыл добавить подруга зрелых лет.
В моём голосе «коллега» уловил иронию и от этого сник. Вообще, Витёк относится к плеяде тех младших научных сотрудников, волна перестройки которых вымыла из стен московских проектных институтов, подняла на высоты, о которых и мечтать не приходилось, закружила и бросила вниз на дамбы дикого первобытного рынка. Но в душе он оставался наивным и доверчивым романтиком. Мне его стало жалко, и как бы извиняясь, добавил:
– Ну ладно, ты меня успокоил. Давай наливай. – И тут же вспомнил утренние размышления на тему свойств вещей и предметов.
Девиц всё ещё не было. На полу лежала газета «Московский комсомолец» с очередной передовицей Саши Хинштейна, «такая мерзкая фамилия не может принадлежать достойному уважения человеку, обладатель данной фамилии должен иметь депрессивно-маниакальный синдром поиска на всех и вся компромата и от таких людей надо стараться держаться подальше, другое дело, если это был бы псевдоним» эта крамольная мысль попыталась влезть в моё пробуждающееся сознание. Газету я поднял и стал разгадывать кроссворд. Это занятие быстро надоело и газету пришлось отложить. Мы ещё выпили. Девиц всё не было.
– Предположу, – прервал безмолвие Витёк, – дамы обсуждают тактические вопросы, а именно кто кому из нас больше подходит по темпераменту или другими словами, кто кого будет сегодня иметь.
– Я был бы очень признателен, если бы они ещё поинтересовались нашим мнением. Может, я сегодня хочу себя чувствовать одиноким импотентом.
– Думаю, для них это не имеет большого значения, месяц тому назад Екатерина рвала меня, как обезьяна газету, прямо под прилавком на мешках китайского ширпотреба, в самый разгар потребительского спроса. Не могу утверждать, что было плохо, но чувствовал после этого себя сильно разбитым.
– Витя, я тебя очень уважаю, ты открыл новую грань своего бытия, не скажу, что восхищаюсь твоим действием, скорее наоборот бездействием, но этим ты подтвердил нетленные строки Некрасова:
«Коня на ходу остановит,В горящую избу войдёт»
выпьем за них.
За кухонным столом нас опять сидело четверо. Мы добивали третью бутылку «Гжелки» и доедали солёные огурцы. Екатерина была на коленях Витька, а другая девушка, которую я не помнил, как зовут, сидела рядом со мной. Воздух на кухне был сине-серого цвета и запах представлял собой смесь дамского парфюма, табачного дыма и алкогольных паров. Витя, с ограниченным артистизмом, дарованным ему природой, рассказывал анекдот про несчастного пьяницу.
– А что, – сказал я, когда анекдот был закончен, от пьянящего воздуха и пьяного окружения, меня уже несло, – не выпить ли нам за героев, чей самоотверженный подвиг, потребления горячительных напитков, являл собой пример всему остальному миру. Эти люди – локомотив технического прогресса и мировых открытий, люди которые сеют доброе и вечное. За великих гуманистов, коими они бы никогда не стали, будь они трезвенниками. Давайте углубимся в историю человеческого развития и посмотрим, что было лет пятьсот назад, не меньше. – Я сделал паузу, чтобы оценить обстановку, стоит ли дальше продолжать исторический экскурс, маханул стакан и жестом предложил сделать остальным то же самое. Мой завёрнутый монолог был настолько неожиданным, что все с удивлением, похожим на исступление, сверлили меня в шесть глаз. Если бы в тот момент, к нам на кухню залетела стая рыжих бегемотов, то это бы явление прошло незамеченным. Организм почувствовал дополнительный прилив сил, и я продолжил.
История Четвёртая «Командор открывает Америку»
– Что было пятьсот лет тому назад? Спрошу я вас. – Витёк с девицами переглянулись, будто добросовестно пытались вспомнить, что же было пятьсот лет назад на самом деле, – Европа пылала огнём междуусобных распрей, которые вели злые, потому, что в средневековье ещё не опохмелялись, и трезвые полководцы. Бывало накануне вечером, соберутся под полевым шатром, выпьют, как следует, облобызают друг друга, поклянутся в любви и верности, подпишут хартию мира, а на утро, проснувшись с больной, опухшей головой, отдают приказ войскам палить из пушек по своим вчерашним собутыльникам. Католики бились с протестантами, революционеры с контрреволюционерами, роялисты с республиканцами, консерваторы с лейбористами, евреи с арабами. И так это продолжалось из года в год. И лишь, на юге Европы, в королевстве Испании было всё спокойно. Почему, да потому, что после того, как последнего мавра лишили, на Пиренейском полуострове, постоянного места жительства и окончательно победили исламский фундаментализм, король и королева, а с ними и все остальные подданные королевства, запили горькую. Об этом случайно узнал от испанских купцов Генуэзский пьяница и картёжник Колумб. Дом свой он пропил ещё в прошлом году, и так как кроме долгов в Италии его ничего не держало, он отправился в Мадрид. В то время, границ, как нынче, не было и наш Христофор, уже через неделю пил кальвадос, на улицах столицы, кадрил местных красавиц, танцевал тарантеллу и смотрел корриду. Каждый новый день, дарил Христе незабываемые впечатления, он считал, что если и есть рай на свете, то непременно он находится здесь. Однажды Христофор, будучи совершенно в стельку, гулял по дворцовой