Мы ушли от санатория, как нам казалось, очень далеко. Мы шли и представляли себя разведчиками в тылу врага, поэтому прятались от всех, кто нам встречался по пути. Мы извалялись в песке, но были все довольны своей самостоятельностью и независимостью. Как оказалось, никто не знал, где же находится этот танк и был ли он вообще. Пора было возвращаться назад.
Наше отсутствие было замечено и нас всех отправили к главному врачу за нарушение распорядка дня. Нам грозил вызов родителей сюда и отправка с ними домой. Мы все были в ужасно подавленном состоянии. Поэтому когда мы вошли в кабинет к главному врачу, то стали слезно умолять его простить нас, и мы дали слово, что ни ногой за пределы санатория без разрешения не сделаем. Случилось чудо – нас простили. Мы все были на седьмом небе от счастья. Мы переживали ни сколько за отправку домой, хотя я уже не хотел домой, сколько за те неприятности, которые мы можем доставить своим родителям.
42
Раз в неделю я писал письма маме и бабушкам. Маму и бабушку Сашу я попросил, чтобы они выслали мне свои маленькие фотографии, чтобы я иногда смотрел на них и чувствовал близость родных, что я не одинок в этом мире. Раз в неделю я получал от них письма. Мама мне писала, что мой братик растет, папа собирается поехать на Север, на заработки, и что все у них хорошо. Я был рад за них, так как и у меня все было просто замечательно.
Жизнь у меня наладилась, мне здесь уже нравилось, главное было то, что у меня появились друзья, с которыми я находил общий язык, и мы с ними шалили в пределах допустимого и больше. Тайно нарушать внутренний распорядок санатория нам доставляло неописуемую радость и удовлетворение. А нравы в санатории были очень строгие.
Однажды наша группа детей строилась перед корпусом, чтобы идти в столовую. Передвижение по территории было организованным и просто шататься было нельзя. Каждый должен был находиться только там, где было нужно и только там, где находилась его группа. Воспитателей рядом не было, и я позволил себе употребить в разговоре нецензурное слово. Рядом были девочки, которые сказали, что сейчас же все расскажут учительнице. Учительница нашего будущего, третьего класса, заменяла у нас воспитателя и присматривалась к нам. Я сначала хорохорился, что, мол, ничего плохого я не сделал, а потом мне все же стало страшновато.
К нам подошла учительница. Девочка подбежала к ней, показала на меня пальцем, сказала, что я матюкался, и тут она попросила, чтобы учительница нагнулась к ней и на ухо ей что-то прошептала. Учительница очень строго посмотрела на меня, я не внушал ей почему-то симпатии, в отличие от наших воспитательниц.
Воспитательницы у нас были обычные простые женщины, в них не было никакого высокомерия и недоступности – они были всегда приветливы с нами, прямо как наши мамы, которые общались с нами просто и не возводили вокруг себя непреступных небесных замков. Учительница же вела себя подчеркнуто строго и недоступно, как будто бы она была взрослая, а мы какие-то малые дети. Что было дальше, я точно не помню, но я обещал ей ничего подобного не говорить и быть паинькой, а она за это не будет жаловаться на меня главному врачу больницы. Вот так то.
Перед первым сентябрем наши группы разбили по классам и расселили нас по комнатам уже из этих соображений. Девочки и мальчики были в отдельных комнатах. Меня из дальней комнаты переселили в комнату поближе к выходу из корпуса.
Неприятным моментом для меня в санатории было то, что когда ночью хотелось в туалет, нужно было вставать и идти по длинному еле освещенному коридору, за которым был высокий холл с лестницей на второй этаж и большими окнами. Из этих окон, казалось, на тебя смотрят из ночи герои страшных историй, которые мы любили друг другу рассказывать перед сном. Рядом с дверью, ведущей на улицу, была дверь в туалет. В туалете было большое окно, в котором была открыта большая фрамуга, располагающаяся в верхней части окна. Когда я подходил к унитазу, и становился спиной к окну, то мне казалось, что вот там, за спиной у меня кто-то или что-то влезает в эту комнату, а я здесь совсем один беззащитный, сонный и со спущенными трусами. Бррр…
Самое страшное в туалете было то, что окно, которое там было, запиралось на один шпингалет, и мы иногда вылизали через фрамугу из корпуса, или открывали для этого всё окно, правда, тогда кто-то должен был закрыть окно изнутри. Поэтому я думал, что раз я могу шастать, через это окно, то и тот, кто находится в ночи, за этим окном и наблюдает за мной, тоже сможет так сделать.
43
В углу санатория, на территории нашей группы был высокий кустарник. Один мальчик показал мне, как можно взять сухие листья дуба, смять их, завернуть в газету и курить. Мы с ним иногда ходили сюда покурить дубовых листьев и поговорить о жизни.
Этот мальчик в санатории появился недавно. Он был в моем классе, а я уже был практически сторожилом в санатории. Я провел здесь уже около месяца. Он не был паинькой, и мне при случае пришлось доказывать ему, что я за себя постоять сумею. После этого он уже не был задиристым, по крайней мере по отношению ко мне.
В нашем классе был также новенький мальчик, имен этих детей я уже не могу вспомнить, так вот, он носил очки и этим выделялся из нашей массы. Его дети подразнивали очкариком, а ему это очень не нравилось. Однажды одному мальчугану он врезал и попал точно под глаз, этого от него никто не ожидал, а его обидчик ходил с синяком под глазом. Все притихли и думали, что это случайность, но через время эта, же оказия повторилась с еще одним мальчуганом, и у нас появился еще один товарищ с синяком под глазом. Тут уж его начали побаиваться. Мальчуган этот внешне совершенно не выглядел угрожающе. Он выглядел вполне безобидным. Он был худощавый и немного выше всех в нашем классе.
Так вот, покуривая листья дуба, я с моим новым товарищем решили, проучить этого выскочку. Честно говоря, он нам ничего плохого не сделал, но желание натолочь ему бока не давало нам покоя, наверное, это было из-за страха, который мы к нему начали испытывать. Если бы мы наподдали бы ему, то он бы, притих, и фактор страха, в его лице, для нас перестал бы существовать. Сделав по затяжке, мы курили одну самокрутку на двоих, мы решили позвать его сюда в кустарник и здесь вдвоем навалиться на него.
Мой товарищ пошел позвать его, под безобидным предлогом, а я ждал его здесь, в засаде. Как только он пришел, и увидел, что оказался один наедине с нами, то почувствовал неладное. Это неладное просто выпирало из нас, и к нашему счастью он убежал от нас. Мы же остались не солоно хлебавши. Он никому не пожаловался, и наши отношения остались, как и до этого – товарищескими.
Я продолжал испытывать неуверенность перед одноклассником в очках. Мне казалось, что в любой момент с моих губ сорвется прозвище «очкарик» и в следующее мгновение у меня появится фингал под глазом. Это почему то очень напрягало. Однако, мне хотелось и дальше быть в классе парнем номер один.
Вечера мы проводили в своем школьном классе, в котором днем проходили уроки. Наша школа располагалась на территории санатория как отдельное большое здание. Класс у нас был очень уютный, на полу был ковер. Мы частенько рассаживались на полу за какой-нибудь настольной игрой. Как правило, вечером, когда на улице было темно, мы просматривали по фильмоскопу диафильмы. Фильмоскоп – это был такой прожектор, в который вставлялась пленка с красочными кадрами сказки. В каждом кадре, под рисунком, были написаны слова героев сказки к данному кадру.
Конец ознакомительного фрагмента.