Тут женщина словно опомнилась, подняла свои еще молодые, страдальческие глаза – Меркулова поразил контраст между этими молодыми карими глазами и увядающим лицом – и спросила:
– Как он?
– Ваш Коля молодец. Мозговые центры у него не задеты, речевая функция нормальная. Он уже потихоньку говорит, правда, вспоминает свое прошлое с трудом. Но это временно, поверьте мне. Вы просто умница… – Он посмотрел на листочек, куда записал ее имя и фамилию. – Вы просто умница, Татьяна Иннокентьевна, что приехали. С вашей помощью сын быстро поправится.
– Спасибо, доктор, – дрожащим голосом ответила мать. – А на войну его больше не пошлют?
8
С этого дня в жизни Меркулова стали происходить странные события. Сначала его ошарашила Людка. Придя с работы, она раздела Степашку, сводила его пис-пис, а потом устало села на диван и изрекла:
– Слушай, Меркулов, кажется, мы подзалетели.
– И куда же? – равнодушно спросил Виталий, укрощая бутерброд с колбасой. – Уж не под поезд ли?
– Нет, под вертолет, – зло ответила Людмила, – под женский. Ты что, соображалку совсем растерял?
Виталий чуть не подавился бутербродом, потому что такие незапланированные сюрпризы всегда выбивали его из колеи.
– И сколько?
– Почти два месяца. – Молчание мужа она расценила как недовольство. – Да ты не беспокойся, я уже договорилась с Настей.
Меркулов лишь глубоко вздохнул, выключил говорящие на экране головы, задумался.
– Может быть, не стоит?
– Чего не стоит? Тебе бы, как мужику, уже давно пора научиться ставить ударение в слове «стоит», тогда этого не произошло бы, – нервно кипятилась Людмила. – Ты что, думаешь, рассосется?
– Да нет, Мила, я о другом. Может быть, оставим ребенка!
– Это в таких-то условиях! – чуть не задохнулась от негодования Людка, даже не обратив внимания на его ласковое и забытое «Мила», как называл ее Меркулов в далекие, уже давно забытые дни медового месяца. – У тебя, видать, и правда крыша поехала.
– Ну, что-нибудь придумаем, – отбивался Виталий.
– Мне не надо что-нибудь! – гремела Людка. – Мне нужны нормальные человеческие условия и обеспеченное будущее, чтобы я знала, что если я рожу ребенка, то я смогу помыть его в ванной, а не под говенным душем, что если я перестану работать, то мне не придется идти на панель, что…! А ты!
Меркулов включил телевизор, все-таки говорящие головы на экране хоть и крыли друг друга самыми непотребными словами в своем предвыборном раже, но они не оскорбляли личного его достоинства.
А на другой день Меркулов встретил однокурсника по институту. Зашли в пивной бар, чтобы пропустить по кружечке-другой, разговорились. Однокурсник откровенно завидовал, что Меркулов работает в престижном месте на хорошей должности, а ему приходится прозябать терапевтом в занюханно-задрипанной районной поликлинике.
– Но ты же сам захотел стать терапевтом, чего ж на зеркало…
– Да причем тут зеркало! – кричал терапевт. – Просто я не мог переносить вида крови. Ты же помнишь, я при анатомировании падал в обморок, как сопливая девчонка. Я сегодня ходил в военкомат, просил направить меня в Чечню, а там мне ответили, что в терапевтах не нуждаются! Вот так!
– В Чечню! Зачем? – удивился Меркулов.
– А вот за этим, – ответил однокурсник, потерев большим и указательным пальцами. – Понял? Там знаешь, какие там бабки заколачивают! Недавно оттуда Кирпосов приехал – да ты его должен знать, он на параллельном курсе учился. Ну, высокий такой, рыжий, с бакенбардами ходил. Так вот, он оттуда пять тысяч баксов привез, здесь их несколько раз крутнул, потом купил квартиру, обстановочку, машину. Вот и я решил туда съездить. Да, видно, не судьба, так и придется до конца жизни в этом дерьме барахтаться. Тебе проще, стоит только пальцем пошевелить.
– Подожди, подожди, почему ты думаешь, что мне проще? – прервал его Меркулов.
– Да потому что там хирурги нужны, а не терапевты! Вот почему! – закричал мужик. – Мне в военкомате так и сказали…
По паре кружек не получилось, и потому Меркулов приполз домой на бровях. Людка промолчала, а Степашка залез к нему на колени и долго рассказывал о детсадовских новостях: как Лариска не захотела есть рисовую кашу, Толька стукнулся лбом об стул, Кристинка заболела свинкой и она будет теперь хрюкать, а Галинку воспитатели не отдали отцу, потому что он шатался.
На другой день Меркулов, наплевав на все субординации, пошел к генералу-профессору. В последнее время начальник госпиталя все чаще избегал встречи со своим любимцем. Данное им когда-то обещание – пробить способному хирургу квартиру и повысить оклад, превратилось в обман, и он чувствовал себя последней свиньей перед своим подчиненным. Но что он мог поделать, когда шла борьба за выживание, в госпитале не хватало самого необходимого, и он, генерал, превратился в завхоза, всеми правдами и неправдами выбивающий шприцы, медикаменты, перевязочный материал и даже тряпки для мытья полов. Да что там госпиталь, когда некогда великая армия и вся страна за десять лет превратились в немощных младенцев.
И потому, когда к нему пришел Меркулов, он тут же принял его.
– Садитесь, Виталий Сергеич.
Меркулов сел на большой дубовый стул, который, по-видимому, достался госпиталю еще от царских времен, когда здесь размещался приют призрения.
– Что, тяжело, брат? – спросил генерал, набивая табаком трубку. – Чать, не жаловаться пришел.
– Нет, Геннадий Осипович, не жаловаться, – ответил Меркулов. – Что толку жаловаться, я же все понимаю. Но все-таки хочу вас кое о чем попросить.
– Ну-ну, – подбодрил генерал.
– Отпустите меня в Чечню.
Геннадий Осипович удивленно посмотрел на Меркулова и неожиданно раскатисто рассмеялся. Меркулов такой реакции не ожидал, и потому оторопел. Генерал, заметив его замешательство, замахал руками:
– Нет, нет, брат, это я не над вами смеюсь. Просто вспомнил себя, когда мне было пятнадцать лет. В сорок пятом уже заканчивалась война, и мы с дружком моим пошли в военкомат проситься на фронт. Понимаете, мы боялись, что война без нас закончится, и мы не успеем убить хоть по одному фашисту. И все-таки друг мой погиб, поехал в командировку в Анголу, и там унитовцы сбили самолет, на котором он летел.
Конец ознакомительного фрагмента.