Нечаянный разрыв шаблона
В обед курю возле работы. В одном и том же месте, в тени. Почти каждый день, мимо меня проходит по маршруту своего боевого патрулирования местный дедок. Он всегда под шафе и всегда стреляет сигарету. Я ему никогда не отказываю. Он привык.
Процесс изготовки к стрельбе у деда постоянен и артистически отточен – не доходя до меня, он встревоженно останавливается, хлопает себя по карманам, вздыхает, сокрушенно мотает головой и только после этого обращается за сигареткой. Я же наоборот, склонен оптимизировать свои действия. Если раньше, я ждал обращения и только потом делился сигареткой, то в последнее лето, я достаю сигарету и держу её в руке уже на этапе хлопанья по карманам. Надо отдать деду должное, он как настоящий артист, заметив сигарету в моей руке, до конца исполняет свою партию и только потом благодарно кивает головой и принимает дар.
Сегодня я, выйдя к указанной точке, достал пачку и обнаружил что сигарет нет. Тут из-за угла вырулиливает дед и начинает свой ритуал. Думаю, ладно, подожду пока дед закончит, скажу что сигарет нет, схожу в магазин и поделюсь с ним. А дед уже на середине процесса замечает что сигарету я ему не достаю как обычно, а тупо втыкаю на его старания. Видимо, решив что я не прочухал важность момента, он, не закончив свои камлания, вдруг начинает их заново – хлопает по карманам, вздыхает и т. д. А я снова жду их завершения, дабы невежливостью своей не перебивать деда. Не добившись от меня ожидаемой реакции, он снова бросает процедуру на половине пути и начинает заново. Понимая, что этот цирк с конями надо как-то прекращать, показываю ему пустую пачку. Он замирает, обреченно машет рукой и собирается разворачиваться.
Говорю ему чтоб подождал, покупаю сигареты, делюсь. Довольный дед снова встает на маршрут боевого патрулирования и не спеша шаркает дальше.
Родители-индиго. Клин клином (ретроспектива)
Когда наши дети, находясь еще в нежном, школьном возрасте, вдруг решили что они крутые дети-индиго, мы сначала с женой растерялись. Почти социопатия их накрыла: отрицание нашего авторитета, накладывание огромного болта на уроки, дерзость, недовольство. Что делать, куда бежать, как сладить с детьми, как до них докричаться?! Чуть руки не опустились. Потом мы решили, что клин клином вышибают. И не надолго стали родителями-индиго. Открыто и нагло стали жить для себя, пищу готовили простую – гречку, суп из пакетов, если заканчивался хлеб, не реагировали, мол, пустяки – завтра купим или послезавтра. Вкусностей не покупали вообще, но себе стали брать дорогие ликеры и демонстративно пировать, не обращая внимание на детвору, мол, мы бы вам налили, но вы – еще мелкие, приходите через месяц, посмотрим. Уроки не проверяли, ходят ли в школу – тоже. Нужна свежая футболка – посмотри в шкафу. Нет – постирай, не мешай, отстань. В таком духе.
Первые два дня все стало еще хуже. До злобы какой-то в детях. Мы струхнули не на шутку. Но решили продолжать. Хотя бы в качестве урока жизни. Потом, потихоньку, дело пошло. Дети взялись за ум и стали пытаться вернуть нас к прежней жизни – с добрыми и внимательными родителями, развлечениями, вкусными пирогами, чистым бельем, с проверкой уроков, порядком в квартире. Сначала, стал регулярно выноситься мусор и мылась вся брошенная с вечера посуда. Вскоре, начались добровольные походы в магазин за продуктами. Причем с полным отчетом, с демонстративным возвращением сдачи. Потом, детвора стала нас задалбывать проверкой уроков – нахально приносили и заставляли проверять математику, литературу. Мы посмотрели на это дело и за пару дней превратились в нормальных родителей. Урок получили обе стороны конфликта. Рецидивов не было.
Противостояние (мой личный антикошачий джихад)
Две «аццкие» твари, воплотились в облик милых котят и уже полгода жируют у меня дома. Сначала это были робкие и скромные меховые комочки. Но я их вылечил, выкормил, они окрепли, и решили что они теперь демократическая оппозиция существующему режиму. Запрет на свободу перемещения только в рамках кухни, туалета и коридора, они мягко попрали уже давно, освоив детскую, где вечером хозяин сидит за компьютером. Но четко понимают, что ежели включен паяльник, то лезть нельзя – возможен сеанс терморектальной терапии, а ежели не включен, то лезть надо обязательно. Причем, проситься на коленки следует нагло, громко и непрерывно – вода камень точит.
Оба мохнатых эксплорера постоянно пытаются освоить большую комнату, где много мягких штор, цветов, телевизор и есть где прятаться. Мы с супругой их оттуда в грубой форме цинично выставляем. Им это кажется унизительным и тогда Чернуха обижается и гордо уходит лежать на коврике под батареей, а злобный Серопуз начинает собирать там же на кухне, предпосылки к восстанию с намеком на автономию. Из активистов – он, из поддерживающей его толпы – тоже он. Его становится реально много, он бегает, пытается рычать, допытывается у табуреток почему они не проявляют активную гражданскую позицию, вытаскивает на середину комнаты миски из зоны кормления, и переворачивает их – строит баррикады. Котейка получает сначала моральное удовлетворение, потом акты возмездия от сил правопорядка, помещается в застенки туалета и еще некоторое время там зловеще скрежещет то ли зубами, то ли когтями. В такие моменты, чувствую себя кровавым узурпатором.
Ночные кошачьи разговоры
– Черная, слышь, ты взрослая кошка, ты старше меня на целый месяц! Расскажи, зачем эти высокие, бесшерстные уродцы – люди, взяли нас жить к себе? Они же совсем другие. В лоток даже не умеют ходить, спят под тряпками и не хотят вылизываться – от них воняет.
– Понимаешь, Серопузик, мы для людей, и антидепрессанты и хозяева одновременно. Они получают удовольствие от всего что мы делаем и того, что можно делать с нами. Гладят нас и чешут за ухом – морально отдыхают. Кормят нас – стараются показать свою значимость и нужность в этом мире, хотя, по сути, осознают свою никчемность. Даже когда воруют наши какашки из лотка – радостно кричат, от избытка положительных эмоций. Нам всего-лишь надо продолжать в том же духе, и развивать котозависимость у этих приматов.
– Да, а помнишь, как самец человека ругал меня, когда я сходила мимо лотка и нечаянно испачкалась? Я, ведь, потом старательно вытиралась о коврик в прихожей.
– Ну, видишь ли, люди не совершенны, нам еще долго предстоит воспитывать их и приручать действовать послушно и тихо. И помни, мы в ответе за тех, кого приручили. Спи давай, скоро они нас кормить придут.
– Чёрная, а почему мы о многом разговаривая друг с другом, никогда не заговариваем с нашими бесшерстными меньшими братьями – людьми? Мы живем с ними рядом, и было бы проще говорить с ними, чем пытаться добиться от них послушания иными методами.
– Понимаешь, Серая, ты молода, и не помнишь времен, когда лучшие из нас пытались разговаривать с людьми. Ничего хорошего из таких попыток не вышло. Люди начинали нервничать, кто-то тихонько опускался по стеночке и молился, кто-то плакал и начинал выливать водку в раковину, а некоторых из них увозили суровые санитары.
– И что же, Чёрная, теперь нам всю жизнь так и скрывать наше умение говорить, филосовствовать и болеть за Барселону в Лиге Чемпионов?
– Да, моя серая сестра, согласно нашей философии, одним из непременных условий счастья является возможность сидеть рядом с друзьями или людьми, которых ты любишь. Нужно просто сидеть и ничего не делать, ничего не говорить. Смотреть друг на друга или даже не смотреть. Восторг приходит от того, что ты окружен теми, с кем тебе хорошо.
(Это последний рассказ с участием Серопузины. Прожив с нами немногим более полугода она ушла. Редкий недуг прогрессировал очень быстро.)
Моя половина. Когда она смотрит пронзительно и нежно
Проснулись, сидим на кухне, наворачиваем с чаем тостики со сгущенкой. Супруга на меня смотрит как-то пронзительно и подозрительно нежно, подкладывает лучшие кусочки, маслом от души их намазывает, в общем сомнения в женской искренности у меня зародилась в полный рост. Жую, думаю, размышляю, тихонько нагнетаю:
– ага, суббота, щас начнет процедуру вымогания денег в особо крупных размерах на шоппинги-шмоппинги;
– или хуже – деньги уже в сумочке, и жене осталось только подвести доказательную базу под необходимость и лютую оправданность таких действий;
– или вообще все кончено и деньги потрачены еще вчера, а теперь ей надо меня как-то к этому подготовить, шоб сердечный удар был не шибко силен и скорая успела.
И тут супруга моя, мой ангел и лапушка, прям сквозь нахлынувшие у ей слезы, падает мне на грудь, нежно обнимает меня, целует и говорит: – Знаешь, мне такой сон снился дурацкий – в нем я тебя, моего мужа любимого во сне избивала чем под руку попадется. С особой жестокостью. И причем, во сне, мне этот процесс жутко нравился. Вот. К чему бы это, не знаешь? – И я как ответственный муж, предложил ей развеяться – взять «вот столько» денег, пройтись по магазинам, успокоить нервы и духовное равновесие укрепить в себе. Нервы – они ж не восстанавливаются. А мне уже и так страшно.