Здесь не было ни телевизора, ни радио, ни телефонов – ничего, чтобы могло рассказать Сэм о новостях извне. В темной комнате не было окна, висела только пыльная лампочка, и пространство помещения пронизывал вечный сквозняк.
Она куталась в свое единственное одеяло и кусала сжатые кулаки до боли. Когда он не привязывал ее, она подбегала к двери и кричала во всю мощь:
– Открой! Открой! Открой!
Но никто не открывал… и не собирался.
Девочка кричала от боли в голове и желудке, от бесконечного страха, от холода, от одиночества.
Каждый день она просыпалась в куче грязного белья – такова была её постель, с ней просыпался вопрос: когда осмелится убить её Джек? Она была неглупой девочкой и понимала, что на вопрос «когда?» был конкретный ответ. Иначе какой смысл держать её, как рабыню, здесь, в этой комнате, смотреть, как она мучается и пытается не сойти с ума, смотреть, как она умирает?
Прошло почти полгода, Кипер стал совсем другим человеком. Картавый Джек стал уверенным в себе, хамоватым, но более нервным, ночью его стали мучить кошмары, он стал позволять себе кричать на Саманту. Он стал просто монстром. Это его радовало. Он начал бить девочку, пороть, заставлял танцевать для него, как это делала его мать, но для других.
Иногда Джек даже заставлял спать Сэм в пуантах. На распухших ступнях мозоли становились невероятных размеров.
Его доза алкоголя увеличилась с бокала вина или виски до одной бутылки раз в два дня. У него началась паранойя, что за ним кто-то следит, что ему кто-то сел на хвост, что вот-вот, еще немного – и его кто-то схватит из-за угла.
Иногда ему хотелось, чтобы так оно и случилось. В глубине души ему хотелось сдаться, но наступал новый день, и всё повторялось опять. Он никогда не думал о своей старости, хотя ему уже не хотелось жить. Но его измученная душа требовала мести, и он продолжал жить в собственноручно построенном аду.
Часто Сэм представляла себя актрисой, она закрывала глаза и думала, что это её первая роль, что это только игра, и ей нужно сыграть так, чтобы спастись. Это мысль постоянно пульсировала в её мозгу. Эта мысль и помогла ей выжить.
Однажды он приехал в дом сильно пьяный, оставив машину в гараже дома. Открыл дверь, ударил девочку в живот, потом – по лицу, а затем изнасиловал её.
Рваные чувства раздирали её душу. Она ненавидела все, что с ней происходит, она хотела быть свободной, но в такие моменты ей хотелось умереть и стать птицей, чтобы улететь, жить в другом мире и не видеть, никогда не видеть таких людей!
В тот миг, сидя истерзанная на полу, она поняла, что чудовище захрапело в темной комнате, оставив огромную металлическую дверь открытой.
Не веря своему счастью, малышка еле слышно, на цыпочках выскользнула из комнаты, она боялась дышать, боялась хлопнуть дверью…
На свободу из плена, словно птица. Может, она умерла, или ей все это померещилось?
Словно птица, она может упорхнуть!
Протиснувшись мимо огромной металлической двери, малышка скользнула по лестнице, как Дюймовочка.
Впереди оставалось еще одно препятствие – и она свободна. «Одно препятствие – и я свободна», – сквозь слезы еле слышно напевала она себе. Дверь, нужно было открыть неслышно входную дверь! «Открой!» – сказала она сама себе и выдохнула.
«А если чудовище стоит сзади меня и беззвучно смеется?» Страх убивал ее, в висках стучало все сильнее и сильнее, словно она стала машиной. Саманта теряла сознание на ходу…
«Нет, не оборачивайся, – вторил ей сквозняк, – беги, уноси отсюда ноги. Это твой шанс, другого не будет!» Она справилась со щеколдой, с ручным замком и открыла дверь.
Свежий морозный воздух вдарил по её лицу, попал в её ноздри, затем – в легкие: на улице была зима. Глаза после темноты непривычно моргнули и сощурились.
Она не стала осматриваться, она не стала тормозить, она рванула вперед, как антилопа, громыхая своими анарексичными костями голодающего подростка. Спутанные волосы разрывал ветер.
Рядом не было машин, не было трассы, не было домов, лишь какая-то заброшенная дорога. Куда она вела, Сэм не знала.
Она бежала и смеялась истерическим смехом, по пути поедая снежинки. Она знала: если она остановится, то её встретит смерть, что нужно бежать только вперед. Хотя ей было невыносимо холодно в разорванной грязной балетной пачке и драных пуантах, девочка продолжала бежать навстречу первому попавшемуся спасителю, в которого она верила. Она падала, поднималась вновь и снова бежала, и ледяные, обжигающие слезы только раздражали её сейчас, но она никак не могла остановить свои рыдания…
Ей нужно было быть сильной. Она так хотела жить, ей нельзя было умирать!
Она совершила побег из заточения, эта комната была ужаснее, чем все тюрьмы на свете. Но в чем она виновата? В чем она виновата с самого рождения? Почему столько трагедий преследуют ее и тянутся за ней черным шлейфом? Кто наказывает её? Кто хочет её погибели? Кто хочет, чтобы она так страдала, чтобы мучилась, словно в аду?
Неужели Бог не слышит её молитвы? Бог вообще существует?
– Боженька, услышь меня! – орал худой подросток. – Услышь меня, прошу тебя!
Она кричала, как разъяренный, раненый зверь, снова представив себя на съемочной площадке.
Сэм упала в белый снег, который обжигал её снова и снова, пока она не перестала чувствовать свои руки и ноги, пока у неё совсем не осталось сил. Она упала, полностью обессилев, подняв глаза к небу.
В это время где-то вдали она увидела слабые огоньки. Но Саманта уже сдавалась и не могла пошевелиться. У нее не было сил на надежду. Ей казалось, что глаза обманывают ее.
Но через минуту сквозь полузакрытые грязные ресницы она заметила, что огни стали ярче. И она стала кричать. Она не могла встать, даже если бы захотела: конечности не слушались её. Малышка стала орать во все горло. И её наконец-то услышали. Из грузовой машины вышел водитель и побежал навстречу голосу.
– Спасите! – глядя ему в глаза, прошептала девочка.
Мужчина начал кричать:
– О, Господи! О, Господи!
Он поднял её, затащил в машину, накинул на нее одеяло и связался со «скорой» и полицией.
За ней прислали вертолет. Она словно утонула в свете прожекторов и снежных заносов. Сквозь сон плыли какие-то лица, голоса. Её подсознание говорило, что ей нечего бояться, все позади. Но мышцы всего тела, согреваясь, нервно дергались от боли.
Вертолет вовремя доставил Саманту в больницу, где врачи оказали ей первую медицинскую помощь и спасли её от переохлаждения и ампутации. Спустя сутки она открыла глаза.
* * *Меня кто-то расталкивал… мое тело, чувствовало толчки, но не могло отреагировать! Я слышала эхо голосов, и оно то отдалялось, то приближалось…
Над Самантой стояли врачи и что-то кричали друг другу и ассистентам, борясь за ее жизнь. Сердечный пульс ускорялся с каждым ударом! А ей мнилось, что она снова в плену. В подсознании она была в черной комнате и снова видела его лицо. Он стоял напротив нее с помутневшим рассудком и брызгал слюной в порывах истерического упомрачения! Её грязные сломанные ногти впивались в бессветно-темную стену, глаза, непересыхающие от слез, щурились, и живот разрывался от боли, потому что у нее начались первые месячные… первые месячные в таких условиях. Зверь ударил ее по лицу и сказал ждать. Через какое-то время он вернулся с тугой повязкой. Завязал ей глаза и уволок наверх, как добычу, которую он готов был распороть. Он поднял ее на этаж и поставил в ванну, закрыл дверь за собой и приказал мыться. Зверь стоял и смотрел, и тут она закричала:
– Убей! Убей меня! Убей меня! – и упала на пол вся в крови.
На секунду его глаза будто видоизменились, и он как-то сжался, но лишь на секунду. Огонь снова вспыхнул в бешеных глазах, и зрачки расширились. Она испугалась и снова вспомнила про воду, которая лилась из-под крана. Попила, как собака, и продолжила мыться с пустым взглядом. Она была обречена. По инерции она снова запоминала все детали: флаконы, тюбики, предметы личной гигиены, какие-то странные полотенца, много запахов… Саманта запоминала всё, как в последний раз, как если бы у нее была надежда спастись. Всё запоминалось навсегда: его руки, неприятный парфюм, его одежда, длинные волосы, крючковатый нос… и… то, что он показывал ей после ванны.
Швырнув ей предмет личной гигиены, он снова туго завязал ей глаза и отнес в темную комнату, сунул похлёбку в тарелке с золотой каемкой и приказал спать, видимо, на время удовлетворенный спектаклем.
* * *Спустя несколько часов Дэвис пришла в себя, открыла глаза и громко закричала. Сию же секунду к ней сбежались врачи. А она продолжала кричать и никак не могла успокоиться. К рукам были прикреплены трубочки от капельницы, и Сэм начала их лихорадочно скидывать, кровь брызнула на покрывала, и она съежилась в углу кровати, пока доктор Джонс рассказывал о лекарстве. Она осознала, что снова очнулась в незнакомом месте.