Летние домыслы
Остросюжетный роман
Лола Адриановна Кретова
Все охотно ездили к нему, принимали у себя благодаря его живому, весёлому, любезному характеру, его светскости, тону, обходительности.
И. А. ГончаровИллюстратор Елена Андреевна Ибрагимова
© Лола Адриановна Кретова, 2017
© Елена Андреевна Ибрагимова, иллюстрации, 2017
ISBN 978-5-4485-0668-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Здравствуй, Арсений.
Надеюсь, в Ницце сейчас светит солнце, и ты прекрасно проводишь время. Прости, что отвечаю тебе только теперь, спустя без малого три месяца после получения твоего письма. Престранные события, имевшие быть прошедшим летом во многом тому причиной.
К началу лета сложилась привычная череда дел, забот и отдыха среди родной природы, в своём любимом и милом мне доме. Работа моя – порой утомительная, но всё же приятная. Моменты счастливого ничегонеделания в доме или саду. Неспешное собирание трав. Временами – рыбалка: в этом году хорошо ловится столь любимый тобой красавец голавль. Книги, как повод набраться чужих переживаний и помечтать о чём-то своём. Что до местных дачников, то я стараюсь держаться от них подальше.
Прошлые (теперь уже безвозвратно – прошлые) печали мною были забыты. Некоторые творческие планы приятно тешили моё воображенье.
Где-то с середины лета вдруг начали происходить события, которые вновь заставили меня думать о том, что совершенно сбежать от судьбы, пожалуй, невозможно. Сомневаюсь, чтобы мой дед посвящал твоего во все подробности своих занятий, тем более не только «научных». Братья обычно к такому не склонны. Я только сейчас стал вспоминать и понимать некоторые вещи, что его так интересовали. Тень той небезопасной тайны, к которой мой дед был причастен, коснулась и меня.
Как тебе известно, брать судьбу в свои руки и ломать себе жизнь я умею одинаково хорошо, оттого и живу теперь в достаточной глуши. Я сейчас в некоторой растерянности, и в то же время ощущаю предельную собранность. Мне кажется, я кое-что знаю про то, что не по моей воле вошло в мою жизнь. Подробнее и содержательнее я предпочитаю поговорить с тобой при встрече.
Приехать во Францию в этом году, наверное, не получится. Надеюсь, мы всё же увидимся достаточно скоро. Приезжай ты в наши края, если сможешь. Я буду рад.
Твой далёкий кузен.
Глава 1
Полуденное солнце выбелило садовые дорожки, выплеснуло белёсость на глянцевую листву. Небо было скучным: ни облачка. Негромко хлопнула дверь на террасу, Валентин выпрямился и обернулся к молодой женщине в белом платье, которая приближалась к нему с маленьким серебряным подносом в руках.
– На ваших розах тля, – сказал он и поднёс ладонь к виску, пытаясь защититься от летнего света. – С розами такое часто случается. Надо будет опрыскать утром или вечером, если хотите, я дам вам средство от вредителей.
Женщина улыбнулась и протянула ему бокал.
– Кажется, это оранжад, – пояснила Катя с весёлым равнодушием, – не бойтесь, он не слишком холодный, я не пью ледяных напитков. – Сделав глоток из своего бокала, она коснулась его руки. – Совсем не холодный, – повторила Катя и засмеялась.
Тональность её насмешливости объясняла, отчего Валентин после некоторых колебаний предпочёл смотреть розы в ленивый полдень, за полчаса перед поездкой в город, а не вечером, который в начале июля почти не отличается от ночи.
Прощаясь у калитки, он советовал больше не покупать саженцев обычных роз – с парковыми хлопот намного меньше – и обещал заглянуть через пару дней. Катя улыбалась ему по-прежнему.
Спустя десть лет быть садовником уже не представлялось странным, как поначалу. Валентин Нестеров охотно давал советы, но чаще стриг, копал, опрыскивал, прищипывал и пропалывал – прихорашивал чужие сады. Ему не приходилось называться ландшафтным дизайнером, дабы нужным образом расположить к себе владельцев сада. Сады и владельцы были достаточно величественны для того, чтобы пригласить в качестве садовника известного модельера – из любопытства, которое частенько перерастало в привязанность.
С годами он всё реже и с меньшей досадой вспоминал о скандале, из-за которого он бросил любимое занятие и в смятённых чувствах бежал из Москвы. Севернее Москвы, на окраине области, у него был старинный дом, оставленный ему дедом, профессором Тимирязевской академии. Отец Валентина такому не прямому наследованию не был удивлён – профессор не жаловал сына, который восхождению в науке предпочел падение в театральные круги: зачем-то стал театральным декоратором и вдобавок женился на балерине из кордебалета. Но его телефонные разговоры с собственным сыном стали ещё реже и короче. «Ладно, Валь, мне пора принимать лекарства», – так обрывал он незримое намерение сына спросить о чём-то более важном, чем погода и будничные театральные козни – обрывал в любой час и одними и теми же словами.
Дом Нестеровых стоял в конце деревни, чуть поодаль от старых деревенских домов – их в деревне осталось не более дюжины – в другую сторону от них спускалась к лесу широкая, отсыпанная щебнем и огороженная канавами улица с новыми домами. У нового трансформатора она делала неожиданный зигзаг и, миновав пруд, оборачивалась песчанистой дорогой для дачников, если повернуть налево, и асфальтным подъездом к трассе, если повернуть направо.
На почтительном расстоянии от дома держались деревья, посаженные вдумчиво, с намерением. Невысокие липы примирительно поглядывали на деревню из-за старой кирпичной ограды. Далее виднелись величественные головы сосен, дубов, клёнов, которые в одиночку и небольшими скульптурными группами позировали перед большими окнами, украшенными наличниками в стиле северного модерна или (смотря с какой стороны смотреть на дом) выстраивались позади, чтобы служить фоном для основательно потёртой изгибающейся фальцевой крыши и небольшой башенки.
Крылец у дома было два: маленькое крыльцо на углу, всего в две ступени, и большое, с деревянной балюстрадой – к нему изящной волной с двух сторон прильнула лестница с каменными ступенями, впрочем, с одной стороны некоторые ступени давным-давно развалились. В октябре этот вход приходилось заколачивать, чтобы не дуло, чтобы по изящной широкой лестнице в дом не пробралась зима; не достучавшись в запертые двери, она устраивалась на крыльце, устилая ступени складками своих одежд. По одеждам ходили деревенские коты, оставляя маленькие котиные следы.
Но теперь был июль, и Валентин по утрам стоял, облокотясь на балюстраду, смотрел в невидимую за липами даль и пил кофе. В июле в саду цвёл чубушник, беременели ящерицы, завязывались маленькие огурцы. А когда был ветер, шумели клёны.
В детстве родители каждое лето отвозили его в деревню на пару месяцев. Дед был строг и страшно рад внуку, Валентин был весел и охотно проводил время со своим дедушкой, перенимая у него сельскохозяйственные премудрости. Вдвоём они копали грядки, сеяли семена – дедушка красивым почерком надписывал таблички и делал записи в школьной тетрадке, – ухаживали за деревьями, смотрели, как растут яблоки и сливы. Валентин рано научился с удовольствием забивать гвозди, топить печь, пилить и строгать и даже готовить. Он уверенно отличал очиток от золотого корня и знал разницу между подвоем и привоем, хотя по самым разным причинам не спешил похвастать этим перед своими редкими товарищами с летних дач.
После обеда дед устраивался с книгой в уголке сада – под старой шершавой яблоней или за чайным столом возле флоксов. А Валентин, вооружившись ножом и палкой, отправлялся в поход по окрестностям, порою с товарищами, но чаще один.
Приезд родителей в конце летнего сезона по обыкновению превращался в торжество недоумений: отец с матерью безнадёжно вздыхали, выслушивая детские истории о сороках, гусеницах и агротехнических приёмах выращивания малины, дед на вопрос о здоровье сердито расплёскивал чай на белую скатерть. Недоумевал и Валентин: он не раз слышал, что его родители познакомились здесь, в этом доме – почему же отец отвернулся к окну и постукивает пальцами по столу, а мама отказалась взять слив для варенья?
Но московское время длилось дольше деревенского, и городские забавы не преминули воспользоваться этим преимуществом и взять верх: вступив в пору отрочества Валентин примкнул к группе отроков, смыслом существования которых была бодрая и решительная игра на струнных и ударных инструментах. По нелепой случайности их приняли за настоящую рок-группу и пригласили сыграть на концерте. Оглушённый новостью, Валентин закрыл глаза и понял, как это должно выглядеть. Всё необходимое для преображения (он не решался назвать эти предметы костюмами) было сделано за три дня и пять ночей и стало единственным, что оценила публика, пропустив мимо ушей неслаженную игру и невразумительный голос солиста.