Позже деньги стали пахнуть интригами и предательством друзей, дорогими духами и ложью, обнаженными спинами женщин, рулеткой и смертью.
Чтобы я не воротил нос от денег, отец не оставил мне в наследство римскую империю. Он оставил мне вонючую комнату в сыром бараке и клеймо плебея. И еще… Мама говорила, что я очень похож на отца.
– Ой, какой хорошенький! – это я слышал с детства. – Прямо ангелочек!
– Ты так похож на артиста Коренева! – кокетливо заигрывали со мной одноклассницы.
– Ты мне напоминаешь князя Мышкина! – поглаживая мое колено, томно шептали женщины постарше.
В нашем городке их было много. Одиноких и голодных…
Конец этим спорам положила учительница по литературе, потомственная каторжанка.
– Вылитый Овод! – как-то воскликнула она, сложив на груди свои маленькие ручки. – Ну вылитый Овод!
Я пошел в библиотеку, разыскал потрепанную книгу и прочитал ее. Овод мне не понравился. Он жаждал страданий, холодных камер и жутких пыток. А я хотел быть любимым, жить в тепле и иметь много денег.
С внешностью Овода мне, конечно, прочили счастливую судьбу артиста. И я уже представлял себя на театральных подмостках самого лучшего города мира.
Бедная моя мама! Она была единственной, кто не верил, что я стану артистом. Но где-то в глубине души она все-таки надеялась, что, может быть, я устроюсь в каком-нибудь большом городе и заберу ее отсюда. И тогда она будет греться возле моего счастья. Как у камина.
Я же готовился стать артистом и учил «Мцыри». Он, как и я, тоже мечтал о свободе. На этом, правда, наше сходство заканчивалось.
Лучший город мира ошарашил меня шумом, суетой и безмерным количеством желающих откусить от этой сладкой жизни кусочек пожирней…
В театральный я провалился. Оказалось, что у меня нет таланта.
– Молодой человек, «Мцыри» в вашем исполнении звучит просто чудовищно! – вздохнул профессор.
Он мне напоминал засушенный лавровый лист. Театральный мэтр, наверное, мстил мне за то, что природа пожалела на него своих красок.
От ужаса я вдруг заорал:
– Из-за острова на стрежень…
– Достаточно, молодой человек, достаточно! – «лавровый лист» вскочил с места и замахал ручонками. – Простите великодушно, но в вокале вы тоже не Шаляпин. И потом, сказать откровенно, вам очень надо поработать над своей дикцией. Вы же половину букв не выговариваете! – и на его лице отразилась вся мировая скорбь.
– Может, меня кто-нибудь другой послушает?! – этой фразой я уничтожил свою карьеру артиста навсегда.
– А вот это пожалуйста! – обрадовался мэтр и театрально вскинул сухонькую ручку в сторону двери. – Сколько вам будет угодно!
Я гордо повернулся и ушел. Как Мцыри.
«Старый козел! – меня душили слезы. – Речь ему моя не понравилась!» А если честно? Плевать мне было на театральный. Просто я не знал пока, куда можно еще пристроиться с внешностью Овода. На аттестат рассчитывать не приходилось. Так как он лишь подтверждал, что я к тому же еще и не Эйнштейн.
Больше всего на свете мне не хотелось возвращаться домой. Я прекрасно представлял свою перспективу. К тридцати – сопьюсь. К тридцати пяти – загнусь. Статистика. Статистика нашей зоны…
Я же мечтал совсем о другом. С открытым ртом провинциала я останавливался у дверей дорогих ресторанов и завидовал крутым ребятам, которые сидели там, за стеклом, с полуобнаженными девицами. Это стекло казалось мне непреодолимым барьером в фантастическую жизнь.
В нашем городке была одна привокзальная забегаловка. Одуревшие от безысходности мужики мешали там водку с пивом, надрывно матерились, били друг другу морды и мочились тут же, за углом.
Однажды у «Метрополя» я увидел Аллу Пугачеву. Она вышла из своей огромной, как белый пароход, машины и на мгновение задержалась у зеркальных дверей ресторана. Я бросился к ней, хотел попросить автограф. Но двухметровый охранник «слегка» оттеснил меня, и я упал. Звезда лениво посмотрела в мою сторону и скрылась за порогом недоступного мне мира.
Ошеломленный неожиданной встречей, я еще долго стоял у ресторана и не понимал: за что меня пнули, как дворнягу?!
Потом мне объяснили, что нельзя делать резких движений в сторону хозяев этого мира. Вот когда я разозлился по-настоящему. «Почему я должен прожить свою жизнь в подворотне?..»
Я ощетинился! Я уцепился за город своей мечты мертвой хваткой. Как бультерьер. Я хотел доказать всем, что у меня есть талант! И пошел к своей цели честной трудовой дорогой. Как учили в школе. Другой дороги я пока не знал.
Кем я только не был! Дворником, грузчиком на рынке, сторожем на автостоянке, мусоросборщиком, сборщиком мебели, «челноком»…
Откладывая рублик к рублику, я экономил на всем. Мне удалось снять комнату на окраине города с видом на крематорий и получить «корочки» в престижной импортной фирме совкового разлива. За пятьсот баксов эта фирма клепала массажистов широкого профиля, обещая стажировку за границей и перспективу прикоснуться к элитному телу. И моя мечта замаячила на горизонте.
«С такими «корочками» я смогу открыть свой салон. На Тверской или, по крайней мере, где-нибудь на Арбате. У меня появятся связи, богатые клиенты, дорогая машина, красивые женщины. А по вечерам я буду растворяться в объятиях сладкой жизни…»
С этим «международным» дипломом я с трудом устроился в VIP-сауну. Одну из тех, что мелькают на страницах газет в разделе «Досуг».
VIP-сауна была обычным занюханным борделем. И мои деньги запахли потом, водкой и дешевыми проститутками. Они, как и я, тоже мечтали покорить лучший город мира. С тех пор я ненавижу сауну.
Случалось, я напивался, но это не решало моих проблем. Я жил в постоянном противоречии с самим собой и все время чего-то ждал…
Мне казалось, что я получаю от жизни гораздо меньше, чем заслуживаю. Ведь я был молод и красив и был убежден, что молодость и красота тоже чего-то стоят. Только вот чего и сколько? На этот вопрос я не мог ответить.
2
Бог знает, как сложилась бы моя судьба. Но однажды в сауне появился Леха. Он оказался моим клиентом. Как его сюда занесло?! Это было еще до его французской «женитьбы».
– Знакомая моего шефа ищет себе массажиста и помощника, – как-то сообщил Леха. – Если хочешь, я поговорю с ним.
Я согласился. Во всяком случае, был шанс вырваться из этой шарашки.
– Звякни мне завтра вечерком, – сказал Леха на прощание. – Я постараюсь организовать для тебя рекомендательное письмо. У своего шефа.
– Что, он не может ей позвонить? – мне хотелось ускорить этот процесс.
– Э-э! – ухмыльнулся он. – Там свои игры. Без рекомендательного письма тебя туда и близко не подпустят. Документик нужен. Число, подпись… Чтоб знать, кто ей тебя подсунул. На случай, если будешь плохо себя вести! – и Леха погрозил пальчиком. – Иначе моему шефу голову оторвут. Понял? А он – мне!
– Обижаешь, старик!
– Ну ладно, ладно. Это я так. Чтоб имел в виду!
Через пару дней я держал в руках судьбоносный конверт. И тут же набрал указанный номер телефона.
– Немедленно приезжайте! – приказал прокуренный бас таким тоном, как будто я уже совершил прогул. И я помчался на встречу с басом.
«Должно быть, знатная птица моя будущая клиентка», – подумал я, когда остановился перед домом на улице Неждановой. Он весь был увешан мемориальными досками из черного и белого мрамора.
Подойти к подъезду оказалось непросто. У ворот стояла будка с охранником. Меня вежливо спросили, куда и к кому я иду. В подъезде тоже сидел охранник. На этот раз он не только спросил, но и, попросив «документик», записал мою фамилию.
Я поднялся на третий этаж и уперся в массивную дверь «под орех». Наверняка бронированную. Слева сверху на меня смотрела видеокамера.
«Ни хрена себе! – подумал я, нажимая на звонок. – Тут как в зоне…»
Дверь открылась. На пороге стояла полураздетая старуха. Такая страшная, что Баба-Яга по сравнению с ней была Василисой Прекрасной. Нос толстый, глаза навыкате, парик набекрень, а на подбородке редкие седые волосы. Картину завершала массивная трубка во рту. Пуская дым кольцами, старуха причмокивала.
«Ведьма! – оторопел я. – Какой там массаж! Ей впору катафалк заказывать».
– Входи! – кивнула она.
Я вздрогнул, услышав знакомый бас.
Через полутемный холл мы прошли в гостиную. Я мог бы скорее сравнить ее… с небольшим банкетным залом. Сразу в глаза бросался огромный белый рояль. Он отражался в зеркальных стенах, и казалось, что их много. На овальном столе, окруженном двенадцатью стульями, стояла фарфоровая ваза с красными розами. Повсюду висели картины в массивных позолоченных рамах, подсвеченные по бокам канделябрами. В углу, у малахитового камина, размещались массивные кресла, отделанные лайковой кожей.
Старуха уселась в кресло. А меня усадила напротив.
– Значит, ты от Миши? – и она впилась в меня своими черными глазами.
От растерянности я замешкался.