– Я смотрю, доктор любит выпить. Уже третий стакан. Может, стоит закусить?
– После третьей не закусываю. После третьей я отливаю, так сказал бы мой пес. Извините, – поднялся с кресла и поставил стакан на стол Герман.
– Смешно. Представила ваш туалет, а внутри столб или дерево. У вас есть собака?
– Есть.
– А вы молчите.
– А что мне – лаять, что ли?
– Лайте.
Германа вдруг лизнул в щеку лабрадор, которого на время переезда он отдал родителям, услышал его лай и понял, что соскучился. Вспомнил, как недавно жарким летним днем тот весело гонялся за желто-розовой бабочкой. Стоило мне крикнуть, как он остановился, глянул на меня как на обстоятельство: «Неужели и тебе, старик, тоже захотелось побегать за кем-нибудь?» и поскакал дальше за бабочкой. «Нет», – я стоял и продолжал наблюдать. «Может, старость? Зрелость? Мудрость? Все равно не догонишь. Как ему не лень в такую жару? Да, дело не в жаре и даже не в бабочке, дело в голове. Откроешь в голове собственное дело, и пропал – на жизнь времени не хватает. Одни живут, другие наблюдают». Пес продолжал лаять и дурачиться. Уши его вздымались, когда он кидался на бабочку, словно огромный бык на мулету. Снова промах. Чем не коррида? Добрее не придумаешь.
– Давайте Луну. Буду лаять.
– Кстати, вчера должна была выступить самая большая луна за шестьдесят восемь лет. Я вышла на улицу. Подняла голову на сцену. Облака, как занавес. Больше ничего не видно. Хоть бы кто месяц к небу прибил.
– Медведицы испугалась. Спряталась. Вы тоже с собакой гуляли?
– Нет, у меня нет собаки. Сбежала как-то на прогулке, так и не нашли.
– Грустно.
– Цена свободы, – паутинка печали на мгновение затянула ее лицо.
– Мы оба циники.
– Я от вас заразилась.
Лас-Бентас
Горнисты и ударники подали сигнал об окончании первой терции.
Вместе с ним двадцать семь тысяч зрителей Лас-Бентас застыли в ожидании. Тореро сел на колени прямо напротив ворот, откуда бык вот-вот должен был вырваться, обожженный каленым железом. Тореодор, застыв в позе орла, вскинул руки, в каждой из которых по бандерилье, ждал быка посреди большого круглого пляжа, зажатого в кольцо стен из красного кирпича с изразцами в арабском стиле. Сверху все напоминало мишень, где тореро в самом ее яблочке ждал своей пули.
Сначала одна бандерилья, затем другая проткнули плоть.
Наконец, всем принесли бифштекс. Красное густое опьяняющее страстью вино полилось в бокалы, когда вечером вся куадрилья Тино решила отпраздновать победу в одном из баров. Вся команда заняла столик напротив сцены, на которой уже устроили свои разборки в стиле фламенко местные музыканты. Женщина лет тридцати, словно матадор, махала своим платьем перед гитаристом, вызывая его на бой, она рисовала каблучками и костяшками кастаньет сложный узор звуков, чтобы привлечь быка, соблазнить, проникнуть к нему в душу, чтобы ранить затем в самое сердце. Она пела, и голос ее висел, словно дым сигарет в помещении, то затягивался, то, выдохнутый, взмывал вверх, чтобы обрушиться сверху громом, чтобы вновь рассеяться, уступая место гитаре.
– Непростая штучка эта твоя Виктория.
Тино не слушал. В этот момент он был на сцене. Он представил, что это герцогиня сейчас танцует перед ним.
– Проткнешь ее сегодня своей бандерильей? – подтолкнул его в локоть чей-то голос.
Тино хотел взорваться, но сдержался, увидев пьяное лицо Кики:
– Да какой там! Я не знаю, что с ней происходит. Вроде все было отлично, а потом какая-то глупая ссора. Теперь близко к себе не подпускает. Подождем. Девушка не бык, к ней нужен особый подход.
– Ты так считаешь? Пока ты общаешься с ее родителями, с ее собаками, кое-кто уже подошел и напел в уши.
– Ты о чем? – одним глотком допил вино Тино и резко повернулся к Кики. Говорят, что она спуталась с каким-то гитаристом из Англии.
– Кто говорит? – Тино схватил его за ворот рубашки.
– Люди. Может, брешут, – перехватил его руку Кики. Тино отпустил.
– Надеюсь, – он махнул рукой бармену и без слов попросил у него еще вина. – Надо выпить.
– Настоящая женщина как коррида. Никогда не знаешь, чем закончится, победой или поражением.
– Да, с нами проще.
– Далась она тебе. Смотри, сколько девушек готовы сесть к тебе на колени по первому твоему жесту. Видел бы ты, как сестра Виктории наблюдала за твоим выступлением. Сколько страсти на лице, сколько желания.
– Ты про Хуану?
– Она, может, не такая красивая, но точно умнее.
– И ты туда же, куда и все.
– Куда?
– Знаешь, в чем проблема людей? Всем нужна любовь, но не все готовы любить.
– Готовы, Тино. Еще как готовы. В общем, хватит умничать. Знаешь, к чему я клоню? Хуана просила тебе передать, что ждет сегодня ночью вот по этому адресу, – сунул Кики бумажку в ладонь Тино.
– Да не пойду я никуда! – выбросил записку Тино. – Кстати, откуда ты ее знаешь?
– Знаю, это только ты ничего не знаешь или делаешь вид, что не знаешь, – Кики поднял бумажку и сунул ее Тино в карман рубашки. – Мое дело передать. На твоем месте я бы уважил принцессу.
– Вот и уважь, – залпом проглотил еще один стакан красного Тино.
– Меня никто не приглашал. Я не настолько крут, чтобы входить в королевские покои. А ты сходи, развейся, напейся королевской крови, что ли. Месть лечит, матадору унывать не к лицу.
Любо 1
К: Если твой мужчина всегда прав – значит, ты без прав.
У: Женщина всегда права, если она не права, сделай ее правой, зачем тебе левая женщина.
А: Хуже, когда без чувств.
С: Меня тактильное интересует. Я просто хотела узнать, как это вообще тело из чужой постели. Только что был с женой, потом приезжает к тебе. Не противно?
У: Об этом не думаешь.
К: Жена на разогреве.
К: А любовница как хедлайнер.
А: А потом стараешься не думать.
Ж: Затем стараешься, но все равно думаешь.
К: Последняя стадия: думаешь только об этом.
К: Женщины как дети. Они хотят внимания.
Конец ознакомительного фрагмента.