Она зябко передернула остренькими, худенькими плечами, заплакала сначала тоненько так, тоскливо, потом затряслась в рыданиях, слезы лились помимо ее воли, стекали по сухим морщинистым впавшим щекам, пропадали в старческих бороздках на подбородке…
Что ж, поплакала Петровна. Повздыхала горестно. А тоска накатывалась комом, сдавливала дыхание…
Субботним вечером разливалась соловьем Юля Началова. Петровне всегда нравился ее голос! Но теперь она сжалась в стареньком скрипучем кресле, как та облезлая курица на насесте, собрала скрюченные пальцы в кулачки и стала вслушиваться в себя: неужели это уже смерть? В глазах постепенно темнело, она перестала различать свет, все вокруг погружалось в густой, удушающий мрак, который накатывал безысходностью и животным страхом.
Каким-то фантастическим усилием воли она все-таки оторвала себя от кресла и поплелась на кухню, держась за стену, осторожно передвигая одеревеневшие ноги. Мучительная жажда прояснила разум – значит, жива, если пить хочется! Пила крупными, горловыми глотками, так что давилась, вода стекала на грудь, намочила халатик. Петровна разжала другой кулак и нащупала в кармане таблетку. Спасение! Потом она присела на стул и надолго замерла, прислушиваясь к изменениям в организме. Тоска, приступ страха отступали, уходила и боль. Но она все еще боялась пошевелиться.
Как теперь жить? Наверно, пошел последний этап ее жизни… Последний! Что ж, она давно готовилась к нему: все на смерть собрала, чтобы близкие по магазинам потом не бегали, деньги тоже приготовила, чтобы помянули по-русски, как полагается, чтобы на столе поминальном еды много было – столько еды, как на праздник. А что?!. Пожила она, хотя и трудно, но достойно, перед людьми не стыдно: детей хороших с мужем вырастили, внуки – ребята хорошие, правнуки пошли…
Вот представляется Петровне, что на ее поминальном столе колбаска хорошая, сырок, обязательно селедочка, потому как любила она ее, фрукты тоже должны быть, и чтобы было все чинно, как полагается. Господи, о чем это она думает – то? Скоро перед Богом предстанет, а о еде размышляет…
Петровна вдруг почувствовала, что подступает тошнота, но не болезненная, а от голода. Она медленно встала, подошла к холодильнику, открыла дверцу и долго стояла в раздумье. Потом на тарелку положила колбаску, яйцо и ломтик мороженого сала. Как все это приятно и так знакомо-сладко шкворчало на сковородке! Женщина зашлась слюной. Ела смачно, жадно, как будто последний раз в жизни. Потом запила теплым чаем с конфетами и тут же, за кухонным столом, задремала.
Снилось ей море, которого она за свою долгую жизнь так ни разу и не увидела – только по телевизору. Никогда не плескалась в морской воде, не загорала у Черного моря… А тут снится женщине пляж, на котором много людей, а она вроде бы идет по берегу у самой воды, так что ступнями ног чувствует влагу, ощущая такую легкость в теле! И в том, внезапном сне, светло и благостно, как бывает в церкви в религиозные праздники. И Петровна молодая, красивая, навстречу ей идет муж – живой, тоже молодой, красивый! Ветерок обдувает ей лицо влажным воздухом, и она смахивает морские капли со щек ладонью.
Проснулась Петровна внезапно, как от толчка… Лицо мокро от слез, ладони липкие, влажные, а на сердце вдруг словно благодать сошла, и стало как будто легче. Женщина пошла к шкафу, бережно перебрала аккуратно сложенные вещи, выложила теплые, мягкие носочки, платочек носовой, новый халатик… Потом умылась, переоделась во все чистое, даже помадой чиркнула по губам и засмотрелась на себя в зеркало. Уже за восемьдесят давно, а годы не тронули голубизны глаз, морщинок, конечно, много, волосы вот седые совсем, но не согнулась женщина под тяжестью лет. А еще годы не посмели тронуть ее голос.
Конец ознакомительного фрагмента.