Елисеев сидел над тетрадкой – проверял аксиому о параллельных прямых. По Эвклидовой геометрии они не пересекутся, сколько бы мы их ни продолжали, а по Лобачевскому – пересекутся непременно, но не сразу, а где-то в пространстве. Елисееву хотелось самостоятельно выяснить – что же происходит с параллельными прямыми? Дети, как правило, не хотят пользоваться опытом прошлых поколений, они хотят до всего дойти сами.
Фараон остановился на пороге кухни, неодобрительно посмотрел на Ларискину юбку, которая, едва успев начаться, тут же заканчивалась.
– Ты бы оделась, – посоветовал Фараон, – противно смотреть.
– Елисеев! – весело позвала Лариска. Она научилась от Фараона всех звать по фамилии, и даже к собственной матери обращалась по ее девичьей фамилии.
– А? – очнулся Елисеев.
– Тебе противно на меня смотреть?
– Нет, – ответил Елисеев и снова углубился в свою работу.
– Вот видите, ему не противно, – беспечно подтвердила Лариска, – значит, по этому вопросу могут быть две точки зрения. А меня в данной ситуации больше интересует точка Елисеева.
– Ты что-то умная стала… – заподозрил Фараон.
– Елисеев! – снова позвала Лариска.
– Ну что тебе?
– Я умная?
– Нет.
– Вот видите, это спорный вопрос, – доброжелательно объяснила Лариска, разрезая огурцы на круглые колечки. – Смотря с кем сравнивать… Если сравнить меня с ребенком из Древней Греции, то я просто гений, потому что за истекший период наука и техника шагнули вперед, увеличилось количество информации. Если сравнить меня с ребенком тридцатых годов – я выше его на голову, об этом недавно говорили по телевизору, по четвертой программе. А если сравнить меня с Елисеевым, то я, безусловно, глупа и антиобщественна. Елисеев, я тебя правильно поняла?
– Отвяжись, – попросил Елисеев.
Фараон слушал Лариску, которая позволяла себе собственные выводы, и с недоумением смотрел, как она берет кружочки огурца, натирает их солью, обваливает в муке и аккуратно располагает на сковородке один возле другого.
– Что ты делаешь?
– Жарю огурцы.
– Огурцы не жарят! – испуганно вскричал Фараон.
– Почему? – весело не поверила Лариска. – Ведь кабачки жарят, а кабачки – это то же, что и огурцы, только больше размером.
– Не жарят! Слышишь? Не жарят! И нечего…
Фараон почувствовал, как в глазах у него зачесалось, в носу тоже зачесалось, в горле запершило. Это начиналась аллергия – не то от запаха пригоревшего масла, не то от Лариски.
– Но ведь я жарю, – спокойно возразила Лариска и протянула тарелку, где лежали жареные огурцы с золотистой корочкой.
Фараон посмотрел на голоногую Лариску с нахальными независимыми глазами, на сутулую спину Елисеева и, ничего не сказав, пошел к себе.
Комната у Фараона была прямоугольная, и все предметы в ней тоже были прямоугольные.
Фараон сел на кушетку, вытянул ноги. На ботинках тусклым матовым слоем лежала пыль.
Следовало немедленно снять ботинки, но не хотелось двигаться. Фараон почувствовал, что устал к концу дня, как бабка Маня, и что шестьдесят пять лет ему тоже никогда раньше не было.
Он посмотрел в прямоугольное зеркало и увидел в нем свое худое коричневое лицо. То ли Фараон загорел, то ли зеркало потемнело от времени, но лицо показалось ему некрасивым, каким-то бывшим, похожим на мумию.
Фараон надел шляпу и вышел на улицу.
Только что прошел теплый дождь, и в переулках открывали окна.
Сумерки изменили улицу – что-то затемнили, что-то обозначили, – она выглядела странной и почти незнакомой.
Мимо Фараона медленно прошла молодая женщина. Она шла босиком, держа в руке белые туфли.
Фараон вдруг вспомнил, как однажды, очень давно, шел он ночью босиком и слушал, как между пальцами, холодя, просачивалась нежная молодая грязь.
Из-за поворота вышел человек с прямоугольными плечами. Это был Селихов – лучший ученик Фараона. Он учил уроки на память, и когда отвечал – все открывали учебники и проверяли по абзацам. Фараон ставил ему четверки, тем самым приравнивая к себе. Это был единственный в его жизни хороший ученик.
Сейчас он днем работал, а вечером совершал гипертонические прогулки.
– Добрый вечер! – Селихов приподнял шляпу, кивнул на удаляющуюся босоногую женщину. – Идет себе, как по сельской местности…
Селихов ожидал, что учитель потребует вывод, и вывод был готов, но Фараон неожиданно спросил:
– Как вас зовут?
– Селихов, – удивился Селихов.
– Это фамилия. А зовут – как?
– Павел Петрович… – вспомнил Селихов. – Паша.
– Знаете, Паша…
– Знаю! – с готовностью перебил Павел Петрович, почувствовав, как у доски, знакомое напряжение в спине. – Аксиома – это истина, которая не требует доказательств.
– А вдруг требует?
Селихов оробел в темноте. Он мог получить за ответ тройку и даже двойку, и тогда Фараон приравняет его к остальным.
– Задайте мне, пожалуйста, дополнительный вопрос, – попросил он.
– А ты знаешь, что жарят огурцы?
Селихов напряженно задумался, возведя глаза к небу.
Высоко в небе сквозь разорванные облака пронзительно светила звезда. Может быть, та самая, которую открыл рыжий Кашкаров.