Она нерешительно улыбнулась:
– Ты говоришь, как он.
– Вот видишь, не о чем беспокоиться. И раз уж мы заговорили о богах, – Рольван с улыбкой заглянул ей в лицо, – хочешь увидеть, что подарил мне Лафад?
– Я знаю, – фыркнула Игре. – Ты же не думал, что на меня это подействует?
– Ну, я собирался попробовать, если другого выхода не останется.
– Ты собирался сбежать!
– Прости меня за это. Игре, но разве я мог догадаться? Ведь ты сделала все, чтобы я не надеялся!
Она вздрогнула, как от боли. Прошептала, снова уткнувшись ему в грудь:
– Ты был моим кошмаром, мерещился мне повсюду, даже во сне. Я каждый раз видела ту ночь, как мы привязаны к дереву и ты стоишь с мечом, а Учитель… Когда ты нас догнал, я думала, что убью тебя и наконец забуду. И потом тоже хотела убить, много раз. А потом уже не могла тебя ненавидеть, и все равно видела во сне, и пыталась не думать… И не могла. И от этого еще больше хотела от тебя избавиться.
– Игре, прости за это все!
– Я простила, давно. Но не признавалась, потому что… потому что так мне было легче. Злиться легче, понимаешь? Так не надо ничего делать, ничего менять, даже в себе.
– Я понимаю, – прошептал Рольван.
– Ты не сердишься?
– Нет. Я люблю тебя, – ответил Рольван и осторожно принялся целовать ее виски, глаза, щеки. – Игре, Игре… скажи, ведь сегодня ты еще не учишь всех этих наглых молодых дрейвов? Сегодня…
– Сегодня можно, – прошептала она в ответ. – Дергидан посторожит, чтобы нам не мешали.
Рольвану припомнился завистливый взгляд парня.
– Ты жестока, Волчица!
– Я и должна такой быть, мы же дрейвы. Ты еще не знаешь, как меня мучил Учитель! Я расскажу… когда-нибудь потом.
– Потом, – согласился Рольван, увлекая ее к нищенскому ложу из тростника. В эту ночь он не променял бы его и на тидирские палаты. – Когда-нибудь…
– А еще я не сказала тебе спасибо за Гвейра. А еще…
– Игре, – взмолился Рольван, – любимая, пусть это все подождет!
И оно подождало. Монахи и дрейвы, солдаты и веселящиеся деревенские остались где-то далеко, за стенами маленькой хижины. Языческие боги не беспокоили их в эту ночь, и даже сам Мир, таинственный Странник, не торопился карать своего неверного слугу. И кто знает, подумал Рольван в полусне, когда Игре задремала на его груди и ее теплое дыхание растопило в нем последние остатки морозного одиночества, кто знает – быть может, его бог вовсе не так бесчувственен, как утверждают монахи?
Игре шевельнулась, прошептав его имя, и Рольван больше не думал о богах.