Наконец совладав с собой, я снова поцеловал Джейми, провел пальцами по щеке и поразился, какая у нее мягкая кожа, какие добрые глаза. Если уж не в моей власти было исцелить любимую, то я по крайней мере мог дать ей то, о чем она всегда мечтала.
Именно это подсказывало сердце.
Джейми уже дала мне ответ, которого я искал и ждал. Это случилось, когда мы сидели перед дверью мистера Дженкинса, директора приюта.
Я улыбнулся; Джейми ответила слабым пожатием руки, как бы всецело доверяясь мне. Ободренный, я придвинулся ближе и собрался с духом. А потом спросил:
– Ты выйдешь за меня замуж?
Глава 13
В семнадцать лет моя жизнь изменилась навсегда. И теперь, сорок лет спустя, проходя по улицам Бофора, я помню все настолько отчетливо, как будто эти события по-прежнему разворачиваются перед моими глазами.
Я помню, как Джейми сказала «да» и как мы оба начали плакать. Я помню свой разговор с родителями и Хегбертом. Они думали, что я поступаю так только ради Джейми; все трое пытались меня отговорить, особенно когда узнали, что она согласилась. Они далеко не сразу поняли, что это необходимо мне самому.
Я любил Джейми так сильно, что ее болезнь меня не смущала. Не важно, что мы мало пробудем вместе. Я хотел лишь поступить так, как подсказывало сердце; чувствовал, что впервые Бог явил мне свою волю, и понимал: ослушаться невозможно.
Наверное, одни из вас решат, что я сделал это из жалости. Другие, более циничные, скажут, что Джейми все равно бы скоро умерла, поэтому я ничем не рисковал. И те и другие не правы. Я бы женился на Джейми Салливан, какое бы будущее нас ни ожидало. Я бы женился на ней, если бы вдруг произошло чудо, о котором мы молились. Я знал это в ту минуту, когда делал ей предложение. И знаю до сих пор.
Джейми была не просто моей любимой. Она помогла мне стать тем, кто я есть теперь, показала, как важно помогать ближнему, и терпеливо объяснила, что такое жизнь. Ее жизнелюбие и оптимизм даже во время болезни казались воистину чудесными.
Хегберт обвенчал нас в баптистской церкви; мой отец исполнял роль шафера. Это тоже была заслуга Джейми. Стоять у алтаря с отцом – южная традиция, но для меня она не имела бы никакого смысла, если бы не Джейми. Она сблизила нас и каким-то образом исцелила раны, которые нанесли друг другу наши семейства. После того, что папа сделал для меня и для Джейми, я понял, что всегда могу на него рассчитывать, и с годами, до самой его смерти, эти узы становились все крепче.
Джейми научила меня прощать. Я понял это в тот день, когда ее навестили Эрик и Маргарет. Джейми не таила зла. Она жила так, как предписано Библией.
Она была не только ангелом, который спас Тома Торнтона. Она была ангелом, который спас нас всех.
Как и хотела Джейми, в церковь пришли все. Более двухсот гостей – и еще столько же стояли на улице. Мы поженились двенадцатого марта 1959 года. Поскольку времени было мало, мы не успели толком разослать приглашения, но люди заглядывали хотя бы на минутку, чтобы приободрить нас. Я видел всех, кого знал, – мисс Гарбер, Эрика, Маргарет, Эдди, Салли, Кэрри, Анжелу, даже Лью с бабушкой. Когда заиграла музыка, прихожане прослезились. Хотя Джейми была слишком слаба и уже две недели не вставала с постели, она настояла на том, чтобы самостоятельно дойти до алтаря, где Хегберт должен был передать ее мне.
– Это очень важно для меня, Лэндон, – сказала она. – Я об этом мечтала, помнишь?
Я сомневался, что она справится, но все же согласился. Можно было лишь удивляться ее вере.
Я знал, Джейми собирается надеть то самое белое платье, в котором играла ангела. Ничего другого за столь короткий срок достать не удалось, хотя я подозревал, что оно стало ей изрядно велико. Пока я, стоя у алтаря, гадал, как Джейми будет в нем выглядеть, отец положил мне руку на плечо.
– Я горжусь тобой, сын.
– А я тобой, папа.
Я впервые сказал ему эти слова.
Мама сидела в первом ряду, вытирая глаза платочком. Заиграли «Свадебный марш», двери отворились, и я увидел Джейми в своем кресле на колесах. Собрав последние силы, она оперлась на руку отца и с трудом поднялась. Они медленно двинулись по проходу; в церкви стояла мертвая тишина. На полпути Джейми, кажется, устала; Хегберт остановился, чтобы она могла отдышаться. Глаза у нее были закрыты; на мгновение я усомнился, что Джейми сможет идти дальше. Прошло десять секунд – целая вечность. Наконец Джейми слабо кивнула; она снова пошла вперед, и мое сердце преисполнилось гордости.
Я все время думал о том, что это самые трудные шаги, которые когда-либо доводилось делать человеку.
Сиделка катила кресло следом, пока отец с дочерью шли к алтарю. Когда Джейми наконец оказалась рядом со мной, в публике послышались радостные восклицания; все вдруг начали аплодировать. Сиделка подкатила кресло, и Джейми, вконец измученная, села. С улыбкой я опустился на колени, чтобы быть с ней вровень. Мой отец сделал то же самое.
Хегберт поцеловал дочь в щеку и достал Библию, готовясь приступить к таинству. Погрузившись в церемонию, он как будто превратился из отца Джейми в постороннего человека, который способен держать эмоции под контролем. И все же, когда Хегберт стоял перед нами, я видел, что он борется с самим собой. Священник надел очки и открыл Библию, а затем взглянул на нас; казалось, Хегберт не сразу понял, что наши лица намного ниже. Несколько мгновений он стоял смущенный, а затем, к общему удивлению, тоже встал на колени. Джейми улыбнулась и взяла нас обоих за руки.
Хегберт начал церемонию как положено, затем прочел отрывок, который некогда показала мне Джейми. Я решил, что Хегберт, зная, как она слаба, сразу же попросит нас произнести клятву, но священник снова удивил меня. Он посмотрел на нас, затем на гостей, словно подыскивая правильные слова, кашлянул и возвысил голос, чтобы все могли его слышать. Вот что он сказал:
– Будучи отцом, я должен отдать свою дочь этому мужчине. Но я не в силах.
Прихожане молчали; Хегберт кивнул нам, приказывая хранить терпение. Джейми сжала мою руку.
– Отдать ее для меня все равно что отдать свое сердце. Но я готов поделиться с другим той радостью, которую Джейми всегда дарила мне. Пусть Господь благословит вас обоих.
Он отложил Библию и протянул мне руку – я принял ее, замкнув круг.
Стоя так, мы произнесли клятву и надели кольца. Хегберт наблюдал за нами; когда мы закончили, он объявил нас мужем и женой. Я нежно поцеловал Джейми и взял ее за руку; мама начала плакать. Перед лицом Бога и людей я поклялся любить Джейми в болезни и в здравии и чувствовал себя правым, как никогда.
Это был самый прекрасный момент в моей жизни.
Прошло сорок лет, но я по-прежнему помню все. Возможно, я стал старше и мудрее, потому что прожил с тех пор целую жизнь, но воспоминания об этом дне не покинут меня, пока смерть не придет и за мной. Я по-прежнему люблю Джейми и не снимаю кольца. За все эти годы у меня ни разу не возникло желание его снять.