Октябрь 1903-10 февраля 1906
ИВАНОВА НОЧЬ
Мы выйдем в сад с тобою. Скромной,И будем странствовать одни.Ты будешь за травою темнойИскать купальские огни.
Я буду ждать с глубокой веройЧудес, желаемых тобой:Пусть вспыхнет папоротник серыйПод встрепенувшейся рукой.
Ночь полыхнет зеленым светом,—Ведь с нею вместе вспыхнешь ты,Упоена в волшебстве этомДвойной отравой красоты!
Я буду ждать, любуясь втайне,Ночных желаний не будя.Твоих девичьих очертаний —Не бойся — не спугну, дитя!
Но если ночь, встряхнув ветвями,Захочет в небе изнемочь,Я загляну в тебя глазамиТуманными, как эта ночь.
И будет миг, когда ты снидешьЕще в иные небеса.И в новых небесах увидишьЛишь две звезды — мои глаза.
Миг! В этом небе глаз упорныхТы вся отражена — смотри!И под навес ветвей узорныхПроникло таинство зари.
12 февраля 1906
СОЛЬВЕЙГ
Сергею Городецкому
Сольвейг прибегает на лыжах.
Ибсен. «Пep Гюнт»Сольвейг! Ты прибежала на лыжах ко мне,Улыбнулась пришедшей весне!
Жил я в бедной и темной избушке моейМного дней, меж камней, без огней.
Но веселый, зеленый твой глаз мне блеснул —Я топор широко размахнул!
Я смеюсь и крушу вековую сосну,Я встречаю невесту — весну!
Пусть над новой избой Будет свод голубой —Полно соснам скрывать синеву!
Это небо — твое! Это небо — мое!Пусть недаром я гордым слыву!
Жил в лесу как во сне, Пел молитвы сосне,Надо мной распростершей красу.
Ты пришла — и светло, Зимний сон разнесло,И весна загудела в лесу!
Слышишь звонкий топор? Видишь радостный взор,На тебя устремленный в упор?
Слышишь песню мою? Я крушу и поюПро весеннюю Сольвейг мою!
Под моим топором, распевая хвалы,Раскачнулись в лазури стволы!
Голос твой — он звончей песен старой сосны!Сольвейг! Песня зеленой весны!
20 февраля 1906
* * *«Ты был осыпан звездным цветом…»
Г. Гюнтеру
Ты был осыпан звездным цветомЕе торжественной весны,И были пышно над поэтомВосторг и горе сплетены.
Открылось небо над тобою,Ты слушал пламенный хорал,День белый с ночью голубоюЗарею алой сочетал.
Но в мирной безраздумной синиОчарованье доцвело,И вот — осталась нежность линийИ в нимбе пепельном чело.
Склонясь на цвет полуувядший,Стремиться не устанешь ты,Но заглядишься, ангел падший,В двойные, нежные черты.
И, может быть, в бреду ползучем,Межу не в силах обойти,Ты увенчаешься колючимВенцом запретного пути.
Так, — не забудь в венце из терний,Кому молился в первый раз,Когда обманет свет вечернийРасширенных и светлых глаз.
19 марта 1906
* * *«Твое лицо бледней, чем было…»
Твое лицо бледней, чем былоВ тот день, когда я подал знак,Когда, замедлив, торопилаТы легкий, предвечерний шаг.
Вот я стою, всему покорный,У немерцающей стены.Что сердце? Свиток чудотворный,Где страсть и горе сочтены!
Поверь, мы оба небо знали:Звездой кровавой ты текла,Я измерял твой путь в печали,Когда ты падать начала.
Мы знали знаньем несказаннымОдну и ту же высотуИ вместе пали за туманом,Чертя уклонную черту.
Но я нашел тебя и встретилВ неосвещенных воротах,И этот взор — не меньше светел,Чем был в туманных высотах!
Комета! Я прочел в светилахВсю повесть раннюю твою,И лживый блеск созвездий милыхПод черным шелком узнаю!
Ты путь свершаешь предо мною,Уходишь в тени, как тогда,И то же небо за тобою,И шлейф влачишь, как та звезда!
Не медли, в темных тенях кроясь,Не бойся вспомнить и взглянуть.Серебряный твой узкий пояс —Сужденный магу млечный путь.
Март 1906
НЕЗНАКОМКА
По вечерам над ресторанамиГорячий воздух дик и глух,И правит окриками пьянымиВесенний и тлетворный дух.
Вдали, над пылью переулочной,Над скукой загородных дач,Чуть золотится крендель булочной,И раздается детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,Заламывая котелки,Среди канав гуляют с дамамиИспытанные остряки.
Над озером скрипят уключины,И раздается женский визг,А в небе, ко всему приученный,Бессмысленно кривится диск.
И каждый вечер друг единственныйВ моем стакане отраженИ влагой терпкой и таинственной,Как я, смирён и оглушен.
А рядом у соседних столиковЛакеи сонные торчат,И пьяницы с глазами кроликов«In vino veritas!»[1] кричат.
И каждый вечер, в час назначенный(Иль это только снится мне?),Девичий стан, шелками схваченный,В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,Всегда без спутников, одна,Дыша духами и туманами,Она садится у окна.
И веют древними поверьямиЕе упругие шелка,И шляпа с траурными перьями,И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,Смотрю за темную вуаль,И вижу берег очарованныйИ очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,Мне чье-то солнце вручено,И все души моей излучиныПронзило терпкое вино.
И перья страуса склоненныеВ моем качаются мозгу,И очи синие бездонныеЦветут на дальнем берегу.
В моей душе лежит сокровище,М ключ поручен только мне!Ты право, пьяное чудовище!Я знаю: истина в вине.
24 апреля 1906
Озерки
* * *«Там дамы щеголяют модами…»
Там дамы щеголяют модами,Там всякий лицеист остер —Над скукой дач, над огородами,Над пылью солнечных озер.
Туда манит перстами алымиИ дачников волнует зряНад запыленными вокзаламиНедостижимая заря.
Там, где скучаю так мучительно,Ко мне приходит иногдаОна — бесстыдно упоительнаИ унизительно горда.
За толстыми пивными кружками,За сном привычной суетыСквозит вуаль, покрытый мушкамиГлаза и мелкие черты.
Чего же жду я, очарованныйМоей счастливою звездой,И оглушенный и взволнованныйВином, зарею и тобой?
Вздыхая древними поверьями,Шелками черными шумна,Под шлемом с траурными перьямиИ ты вином оглушена?
Средь этой пошлости таинственной,Скажи, что делать мне с тобой —Недостижимой и единственной,Как вечер дымно-голубой?
Апрель 1906 (28 апреля 1911)
* * *«Прошли года, но ты — всё та же…»
Я знал ее еще тогдаВ те баснословные года
ТютчевПрошли года, но ты — всё та же:Строга, прекрасна и ясна;Лишь волосы немного глаже,И в них сверкает седина.
А я — склонен над грудой книжной,Высокий, сгорбленный старик,—С одною думой непостижнойСмотрю на твой спокойный лик.
Да. Нас года не изменили.Живем и дышим, как тогда,И, вспоминая, сохранилиТе баснословные года…
Их светлый пепел — в длинной урне.Наш светлый дух — в лазурной мгле.И всё чудесней, всё лазурней —Дышать прошедшим на земле.
30 мая 1906