* * *
Я, овеваемый тюрьмою,В стране тяжелых, вязких каш —Нимб над священной головою,Жил средь воров, Серег и Саш.Жил как зеленый БодхисатваИ медными руками елЗатем, надежно и бесплатно,Внезапно полностью прозрел…Там сквозняки тюрьмы простыеМеня трепали словно куст,И молодые часовыеСветились лицами искусств
* * *
По Петербургу густо-желтомуТы, Достоевский лысый, шел к кому?Ты, Гоголь, от кого бежал?Литейный в ужасе дрожал,И Лиговский, закрыв лицо руками,Ты оросил проспект слезами…В ночной Исакий Гумилева,Поверив в Ставке Могилева,О Николай, ты стал кровав!Был ВЧК при этом прав…
* * *
О длинноносые мужчины!О гауляйтер Польши Кох!Их грузные бронемашиныГерманских полевых дорог…Прорубливая меж СилезийМечом, что метит в Кенигсберг.И вот орда германцев лезет,Пересекая вены рек…
* * *
Как молодая игуана,Как пожилой Чуфут-Кале,Над Ленинским проспектом раноСижу, шершавый, на скале.Спешит Фифи в железный офис,Ее энергий темных гроздьЖелает выпрыгнуть вдруг off изКуда вонзался злой мой гвоздь…
* * *
Вот кинооблик Императора,И армия в царя не вслушивается,Показывают в Могилеве.И все уже на честном слове,И вниз Империя обрушивается,И армия Царя не слушается,И к Ленину бегут солдаты,И Троцкому они придаты.А Алексей-царевич, сын,Теряет кровь как керосин.Все бледный ходит и лежит,Над ним Распутин ворожитИ желтая жена царяЧто по-немецки говоря….Такая вышла кинолентаО жизни в сердце континента
* * *
Криптид в составе «Точки.ру»,Где птеродактили в ПеруЛетают, зубы обнажая,Драконы желтого Китая…И птерозаврами кишитИзвестно, Замбия ночная,Там «конгамато» пролетит,Зубами острыми зияя.И, ужасами искажен,В воде французик бледнолицыйГлядит наверх, заморожен,В того, что принял он за птицу.
* * *
Прекрасных девок нежные тела(«…Распутница! Психея! Маргарита!»),Как Беатриче Данте повелаМеня к окну, окно было открыто.И, оттопырив кобылиный круп,Как ты, о моя тонкая, дрожала!Уверен, что слюна из твоих губ,Пусть я не видел, но она бежала…
* * *
Как жаль, что войн в Европе нет,В проливах не всплывут подлодки,Тяжеловесны и коротки,Сигарной формы, ржавый цвет…Германский офицер с усамиСтоит на палубе, и насРассматривает он «цейсáми»,Интересуясь: «Was ist das?».А мы, селедкою пропахли,Стоим в тяжелых свитерахФрицы в подлодке своей чахли,А мы прогоркли на ветрах…
В судах
Суды вонючие России,Где судьи бродят как КащеиИ пресмыкаются как змеи,И продвигаются как «Вии»,Где узники дрожат в оковах,Где плачут родственники плохоПотеет едкая эпоха,И сотрясается в основах…Там приставы все косоглазы,Там плоскостопы адвокаты,Милиционеры долговязыИ неуклюжи, как солдаты…Там лица судорогой сводит,Глаза ленивые и злые,Там упыри и ведьмы ходят,Все в прокурорах – голубые…Вот – секретарь парнокопытный,И опер вот – членистоногий,Сам Дьявол, бледный, но безрогий,Им председатель колоритный…Он мантией взмахнет – и серойВсе коридоры он окатит,И клювом, птичьею манерой,Вдруг осужденного он схватит…
* * *
Толпа рабочих, с братом брат,Бетонный строят зиггурат.И неприятные, сырые,Восходят стены дрожжевыеИ крупных окон в них набор,Но Господь, зрением остер,Он сверху землю озираетИ что построят – разрушает…Он явно никогда не рад,Что люди строят зиггурат.Невидимым плевком в полетеОн тихо харкнет по работе.И стены мощные падут.«Вас здесь не любят и не ждут,Ишь что надумали, приматы!»И из ушей он вынет ваты…
* * *
Не в августе подул сквозняк,Свободой в Родину подуло,Когда эМ. Горби снял пиджак,Нас платьем Татчер захлестнулоОзноб международных встреч,Нарзана брак и кока-колы,Свободе предстояло течьСтруей сквозь этой Татчер полыЕй тощий Рейган подсобил,И, скорчившись от страшной боли,эМ. Горби Родину убилСвоей свободой поневоле.
Смерть Лоуренса Аравийского
Полковник Лоуренс крадется(Сквозь дюны мотоцикл чихал…),Вот-вот сейчас с фурой столкнетсяНацистов яркий идеалНочная Англии дорогаПосланника не встретит King,Но встретит шáсси фуры строгоИ смерти вдруг ужалит stingНацисты с орденами рады,Еще не знают ничегоЧто Эдуард за их награды,Их нюрнбергские парады,Лишится трона своего…Полковнику в глаза, как лазерУдарил с фуры яркий фар,И был убит арабов father,Враг оттоманов легендар…
Хиппи в Монголии
Дожди в неделю Курултая…Как сыро вдоль стены Китая!Дымит жаровня залитаяОбильной влагой дождевойА мы сидим, согнув колени,Занявши древние ступени,Опухшие от сна и лени,Как два китайца мы с тобой…Кочевники нас придушили,Ограбили и оскорбили,Там, в отдалении, шумят…Вождя ублюдки избирают,Дрова тяжелые таскаютИ водку рисовую чтят…«Вставай, а то возьмут нас сноваИ изнасилуют опять!»«Я не могу, я не готоваИ не идти, и не стоять…»Гарь, ветер, белые тюрбаны.«Спешим, пока им не до нас!»Туристами в такие страныКто ж ездит в столь опасный час.
* * *
Как тайна тайн природа молчалива,Бежит лисица через жалкий лес,А в Африке у льва свалялась грива,В саванне вонь бензина, след колес…Природа ненавидит человека,Готовит бунт – вулканы, ледникиНахмурились: «Да будет он калека!Собьем с него генетики куски!И разума лишенный обезьян,Как волк трусцой из городов сбежит».А Бог бормочет наверху: «Смутьян!»,Он не вмешается, не защитит…
Новый Джеймс Бонд
О Господи, на что он годен!Смотрю на Бонда в свете лампШон был приятно старомоден,А этот как-то сиволап…Зачем он так дерется много?Как будто полицейский-brute?!Он выглядит вполне убого,Не джентльмен, совсем не good…
* * *
Мэри Клинг умерла в прошлом годуЭто была маленькая загорелая женщинаС острыми чертами лица,соответствовавшими ее фамилииЧетырнадцать лет Мэри Клингбыла моим литературным агентомДевки в агентстве La nouvelleagence плакали от нееА мне нравилась Мэрии ее крепкие сигаретыМы отлично ладили с ней,оба злые и агрессивные…Однажды она продаламою книгу в 135 страницЗа 120 тысяч франковВ издательство Flammarion!Мы оба гордились тогда…Эх, Мэри, Мэри, эх!Когда ты вошла в мириной в сигаретном дыме,Я уверен, они там все вскочили…
Пласты воспоминаний
Пласты седых воспоминанийВсплывают медленно со днаКак моя мать была юнаВ эпоху путчей и восстаний!Ей год был, когда взяли РимArditi в черном облаченьи,И три, когда ушел сквозь дымВ кромешный Ад товарищ Ленин…В ее двенадцать Гитлер взмылКровавым стягом над Рейхстагом,А в ее двадцать – к нам вступилГусиным шагом…Дивизии и сгустки рот…Вот в танковом кордебалетеК нам вся Германия идет,А матери, – лишь двадцать эти…Она бежала на заводИ бомбы скромно измерялаПусть к нам Германия идет!Чтоб ты пришла и здесь пропала!Отвинтим головы врагам,Прокатимся по ним на танках,Как мы катались по горам,Когда детьми были, на санках…В двадцать два года я был сданНа руки миру и природе.Отец – солдат, войны капкан,Потом – победа…Легче, вроде.И ей двадцать четыре было,Когда оружье победило…
* * *
Сентябрь холодный и прямой,Зачем-то на ноябрь похожий,И с диктатурою самой,С режимом полицейским, все жеСентябрь строительством гудит,Через дожди здесь льют бетоныИз телевизора галдитНам кто? Двулицые Нероны.Один – советский офицер,Которому моча бьет в темя,Другой же – питерский позер,Такое нам двоится время…
Кротовья нора
Ну что я там забыл, в Европе этой?Их скушные, безводные музеи,Их пыльные военные трофеи,Их жирные Амуры и Психеи,Пейзажи с Ледой, лебедем продетой?Проткнутой. А немецкие полотна?!Бобов с свиньей покушавшие плотно,Их мастера писали жирных дам!За всю Европу я гвоздя не дам,Не дам истертых тугриков с Востока,Где Туркестана грезит поволока…Жил в Вене. Переполненный музей!Сквэр – километры ляжек, сисек, задниц,Австрийских нашпигованных проказниц.Немецкую тушенку дам – глазей!Оправленную в Греции сюжетыБогов с Богинями похабные дуэты,Особенно Юпитер-сексопил,Что не одну матрону загубил.Потом я в Риме стены изучал,Твой потолок, Сикстинская капелла!Я восхищался, а потом скучал,Все более скучал, зевая смело:«Европа лишь кротовая нора».Прав Бонапарт, ура ему, ура!
* * *