50
Я поздно встал, проспал занятья...Старушка чистила мне платье:под щеткой — пуговицы стук.Оделся, покурил немного,зевая, в клуб Единорогапошел позавтракать, — и вдругвстречаю Джонсона у входа!Мы не видались с ним полгода —с тех пор, как он экзамен сдал.“С приездом, вот не ожидал!”“Я ненадолго, до субботы,мне нужно только разный хлам —мои последние работы —представить здешним мудрецам”.
51
За столик сели мы. Закускии разговор о том, что русскийпрожить не может без икры;потом — изгиб форели синейи разговор о том, кто нынестал мастер теннисной игры;за этим — спор довольно скучныйо стачке, и пирог воздушный.Когда же, мигом разыгравбутылку дружеского Грав,за обольстительное Астимы деловито принялись, —о пустоте сердечной страстипустые толки начались.
52
“Любовь... — и он вздохнул протяжно: —Да, я любил... Кого — не важно;но только минула весна,я замечаю, — плохо дело;воображенье охладело,мне опостылела она”.Со мной он чокнулся унылои продолжал: “Ужасно было...Вы к ней нагнетесь, например,и глаз, как, скажем, Гулливер,гуляющий по великанше,увидит борозды, бугрына том, что нравилось вам раньше,что отвращает с той поры...”
53
Он замолчал. Мы вышли вместеиз клуба. Говоря по чести,я был чуть с мухой, и домойхотелось. Солнце жгло. Сверкалидеревья. Молча мы шагали, —как вдруг угрюмый спутник мой, —на улице Святого Духа —мне локоть сжал и молвил сухо:“Я вам рассказывал сейчас... —Смотрите, вот она, как раз..”И шла навстречу Виолета,великолепна, весела,в потоке солнечного света,и улыбнулась, и прошла.
54
В каком-то раздраженье тайномс моим приятелем случайнымя распрощался. Хмель пропал.Так: поваландался, и баста!Я стал работать, — как не частоработал, днями утопал,ероша волосы, в науке,и с Виолетою разлукине замечал; и, наконец,(как напрягается гребецу приближающейся цели)уже я ночи напролетзубрил учебники в постели,к вискам прикладывая лед.
55
И началось. Экзамен длилсяпять жарких дней. Так накалилсяот солнца тягостного зал,что даже обморока случайпроизошел, и вид падучейсосед мой справа показалво избежание провала.И кончилось. Поцеловаласчастливцев Альма Матер в лоб,убрал я книги, микроскоп, —и вспомнил вдруг о Виолете,и удивился я тогда:как бы таинственных столетийнас разделила череда.
56
И я уже шатун свободный,душою легкой и голоднойв другие улетал края, —в знакомый порт, и там в конторевербует равнодушно морепростых бродяг, таких, как я.Уже я прожил все богатства:портрет известного аббатства[6]всего в двух копиях упас.И в ночь последнюю — у насбыл на газоне, посрединевенецианского двора,обычный бал, и в серпантинемы проскользили до утра.
57
Двор окружает галерея.Во мраке синем розовея,горят гирлянды фонарей —Эола легкие качели.Вот музыканты загремели —пять черных яростных тенейв румяной раковине света.Однако где же Виолета?Вдруг вижу: вот стоит она,вся фонарем озарена,меж двух колонн, как на подмостках.И что-то подошло к концу...Ей это платье в черных блестках,быть может, не было к лицу.
58
Прикосновеньем не волнуем,я к ней прильнул, и вот танцуем:она безмолвна и строга,лицом сверкает недвижимым,и поддается под нажимомноги упругая нога.Послушны грохоту и стонуступают пары по газону,и серпантин со всех сторон.То плачет в голос саксофон,то молоточки и трещотки,то восклицание цимбал,то длинный шаг, то шаг короткий, —и ночь любуется на бал.
59
Живой душой не правит мода,но иногда моя свободаслучайно с нею совпадет:мне мил фокстрот, простой и нежный...Иной мыслитель неизбежносимптомы века в нем найдет, —разврат под музыку бедлама;иная пишущая дамаили копеечный пиито прежних танцах возопит;но для меня, скажу открыто,особой прелести в том нет,что грубоватый и немытыймаркиз танцует менуэт.
60
Оркестр умолк. Под колоннадумы с ней прошли, и лимонадуона глотнула, лепеча.Потом мы сели на ступени.Смотрю: смешные наши тениплечом касаются плеча.“Я завтра еду, Виолета”.И было выговорить этотак просто... Бровь подняв, онамне улыбнулась, и яснабыла улыбка: “После балалегко все поезда проспать”.И снова музыка стонала,и танцевали мы опять.
61
Прервись, прервись, мой бал прощальный!Пока роняет ветер бальныйцветные ленты на газони апельсиновые корки, —должно быть, где-нибудь в каморкестарушка спит, и мирен сон.К ней пятна лунные прильнули;чернеет платьице на стуле,чернеет шляпка на крюке,будильник с искрой в куполкеприлежно тикает, под шкапоммышь пошуршит и шуркнет прочь,и в тишине смиренным храпомисходит нищенская ночь.
62
Моя старушка в полдень ровноменя проводит. Я любовноракету в раму завинтил,нажал на чемодан коленом,захлопнул. По углам, по стенамдушой и взглядом побродил:да, взято все... Прощай, берлога!Стоит старушка у порога...Мотора громовая дрожь, —колеса тронулись... Ну что ж,еще один уехал... Свежийсюда вселится в октябре, —и разговоры будут те же,и тот же мусор на ковре...
63
И это все. Довольно, звуки,довольно, муза. До разлукипрошу я только вот о чем:летя, как ласточка, то ниже,то в вышине, найди, найди жепростое слово в мире сем,всегда понять тебя готовом;и да не будет этим словомни моль бичуема, ни ржа[7],мгновеньем всяким дорожа,благослови его движенье,ему застыть не повели,почувствуй нежное вращеньечуть накренившейся земли.
<1927>
Примечания
1
“Современные записки”, 1927, № 33.
2
Муза эпических поэм, старшая из муз
3
Violet -- фиалка (англ.).
4
Сюзанна Ленглен (1899-- 1938) - знаменитая теннисистка.
5
"Бог дал!" - слова мусульманской молитвы
6
Изображение на английских банкнотах.
7
Евангелист Матфей обозначил словами "моль" и "ржа" земное, преходящее.