2
Евреев от убогих до великих,люблю не дрессированных, а диких
Был, как обморок, переезд,но душа отошла в тепле,и теперь я свой русский крестпо еврейской несу земле.
Здесь мое исконное пространство,здесь я гармоничен, как нигде,здесь еврей, оставив чужестранство,мутит воду в собственной среде.
В отъезды кинувшись поспешно,евреи вдруг соображают,что обрусели так успешно,что их евреи раздражают.
За российский утерянный райпьют евреи, устроив уют,и, забыв про набитый трамвай,о графинях и тройках поют.
Еврейский дух слезой просолен,душа хронически болит;еврей, который всем доволен –покойник или инвалид.
Умельцы выходов и входов,настырны, въедливы и прытки,евреи есть у всех народов,а у еврейского – в избытке.
Евреи, которые планов полны,становятся много богаче,умело торгуя то светом луны,то запахом легкой удачи.
Каждый день я толкусь у дверей.за которыми есть кабинет,где сидит симпатичный еврейи дает бесполезный совет.
Чтоб несогласие сразитьи несогласные закисли,еврей умеет возразитьеще не высказанной мысли.
Да, Запад есть Запад, Восток есть Восток,у каждого собственный запах,и носом к Востоку еврей свой ростокстыдливо увозит на Запад.
Смотрю на наше поколениеи с восхищеньем узнаюеврея вечное стремлениепросрать историю свою.
Не внемлет колосу погодыупрямый ген в упорном семени:терпя обиды и невзгоды,еврей блаженствует в рассеяньи.
В мире много идей и затей,но вовек не случится в истории,чтоб мужчины рожали детей,а евреи друг с другом не спорили.
В мире лишь еврею одномучасто удается так пожить,чтоб не есть свинину самомуи свинью другому подложить.
Мир наполнили толпы людей,перенесших дыханье чумы,инвалиды высоких идей,зараженные духом тюрьмы.
Живу я легко и беспечно,хотя уже склонен к мыслишкам,что все мы евреи, конечно,но некоторые – слишком.
Много сочной заграничной русской прессыя читаю, наслаждаясь и дурея;можно выставить еврея из Одессы,но не вытравишь Одессу из еврея.
Земля моих великих праотцовполна умов нешибкого пошиба,и я среди галдящих мудрецовмолчу, как фаршированная рыба.
Слились две несовместных натурыпод покровом израильской кровли –инвалиды российской культурыс партизанами русской торговли.
За мудрость, растворенную в народе,за пластику житейских поворотовевреи платят матери-природеобилием кромешных идиотов.
Душу наблюдениями греяначал разбираться в нашем вкусе я:жанровая родина еврея –всюду, где торговля и дискуссия.
Я счастлив, что жив и неистовтяжелый моральный урод –мой пакостный, шустрый, корыстныйнастырно живучий народ.
Еврей не каждый виноват,что он еврей на белом свете,но у него возможен брат,а за него еврей в ответе.
Евреев тянет все подвигатьи улучшению подвергнуть,и надо вовремя их выгнать,чтоб неприятностей избегнуть.
Не терпит еврейская страстностьелейного меда растления:еврею вредна безопасность,покой и любовь населения.
Как не скрывайся в чуждой вере,у всех народов и временеврей заочно к высшей меревсегда бывал приговорен.
Особенный знак на себе мы несем,всевластной руки своеволие,поскольку евреи виновны во всем,а в чем не виновны – тем более.
Под пятой у любой системы –очень важно заметить это –возводили мы сами стенынаших тесных и гиблых гетто.
Нельзя, когда в душе разброд,чтоб дух темнел и чах;не должен быть уныл народ,который жгли в печах.
Евреи знали унижениепод игом тьмы поработителей,но потерпевши поражение,переживали победителей.
Пустившись по белому свету,готовый к любой неизвестности,еврей заселяет планету,меняясь по образу местности.
Спеша кто куда из-под бешенной власти,евреи разъехались круто,чем очень и очень довольны. А счастье –оно не пришло почему-то.
Варясь в густой еврейской каше,смотрю вокруг, угрюм и тих:кишмя кишат сплошные наши,но мало подлинно своих.
Мне одна догадка душу точит,вижу ее правильность везде:каждый, кто живет не там, где хочет –вреден окружающей среде.
Навеки предан я загадочной стране,где тени древние теснятся к изголовью,а чувства – разные полощутся во мне:люблю евреев я, но странною любовью.
Что изнутри заметно нам,отлично видно и снаружи:еврей абстрактный – стыд и срам,еврей конкретный – много хуже.
Еврей весь мир готов обнять,того же требуя обратно:умом еврея не понять,а чувством это неприятно.
Во всем разломы, щели, трещиныпроблем, событий и идей,терпя то ругань, то затрещины,азартно лезет иудей.
Растут растенья плещут воды,на ветках мечутся мартышки,еврей в объятиях свободыхрипит и просит передышки.
Антисемит похож на дам,которых кормит нежный труд:от нелюбви своей к жидамони дороже с нас берут.
Всегда еврей гоним или опалени с гибелью тугим повит узлом,поэтому бесспорно уникаленнаш опыт обращения со злом.
В жизненных делах я непрактичен,мне азарт и риск не по плечу,даже как еврей я нетипичен:если что не знаю, то молчу.
Заоблачные манят эмпиреиеврейские мечтательные взгляды,и больно ушибаются евреио каменной реальности преграды.
Тем людям, что с рожденья здесь растут, –им чужды наши качества и свойства;похоже, не рассеется и тутвитающий над нами дух изгойства.
Еврейского характера загадочностьне гений совместила со злодейством,а жертвенно хрустальную порядочностьс таким же неуемным прохиндейством.
Мы Богу молимся, наверно,затем так яростно и хрипло,что жизни пакостная сквернана нас особенно налипла.
В еврейском гомоне и гамеотрадно жить на склоне лет,и даже нет проблем с деньгами,поскольку просто денег нет.
Еврейского разума имя и суть –бродяга, беглец и изгой:еврей, выбираясь на правильный путь,немедленно ищет другой.
Скитались не зря мы со скрипкой в руках:на землях, евреями пройденных,поют и бормочут на всех языкахеврейские песни о родинах.
Я антисемит, признаться честно,ибо я лишен самодовольстваи в евреях вижу повсеместнособственные низменные свойства.
Чуть выросли – счастья в пространстве кипучемискать устремляются тут жевсе рыбы – где глубже, все люди – где лучше.евреи – где лучше и глубже.
Катаясь на российской карусели,наевшись русской мудрости плодов,евреи столь изрядно обрусели,что всюду видят происки жидов.
Еврей живет, как будто рос,не зная злобы и неволи:сперва сует повсюду носи лишь потом кричит от боли.
Велик и мелок мой народец,един и в грязи и в элите,я кровь от крови инородецв его нестойком монолите.
Евреям доверяют не вполнеи в космос не пускают, слава Богу:евреи, оказавшись на Луне,устроят и базар и синагогу.
Шепну я даже в миг, когда на грудьуложат мне кладбищенские плиты:жениться на еврейке – лучший путьк удаче, за рубеж, в антисемиты.
На развалинах древнего Римая сижу и курю не спеша,над руинами веет незримоотлетевшая чья-то душа.
Под небом, безмятежно голубым,спит серый Колизей порой вечерней;мой предок на арене этой былзарезан на потеху римской черни.
Римские руины – дух и мрамор,тихо дремлет вечность в монолите;здесь я, как усердный дикий варвар,выцарапал имя на иврите.
В убогом притворе, где тесно плечуи дряхлые дремлют скамейки,я деве Марии поставил свечу –несчастнейшей в мире еврейке.
Из Рима видней (как теперь отовсюду,хоть жизнь моя там не легка)тот город, который я если забуду –отсохнет моя рука.
Я скроюсь в песках Иудейской пустынина кладбище плоском, просторном и нищеми чувствовать стану костями пустыми,как ветер истории поверху свищет.
Вон тот когда-то пел, как соловей,а этот был невинная овечка,а я и в прошлой жизни был еврей –отпетый наглый нищий из местечка.
Знаешь, поразительно близка мнепочва эта с каменными стенами:мы, должно быть, помним эти камнинашими таинственными генами.
Я счастлив, что в посмертной вечной мгле,посмертном бытии непознаваемом,в навеки полюбившейся землея стану бесполезным ископаемым.
3