РАССКАЗ О СПРЯТАННОМ ОРУЖИИ
Им пятый день давали естьСоленую треску.Тюремный повар вырезалИм лучшие куски —На ужин, завтрак и обедПо жирному кускуОтборной, розовой, насквозьПросоленной трески.Начальник клялся, что стократСытнее всех его солдатДва красных арестантаВ его тюрьме едят.А если им нужна вода,То это блажь и ерунда:Пускай в окно на дождик,Разиня рот глядят.
Они валялись на полу,Холодном и пустом.Две одиночки дали им,Двоим на всю тюрьму,Чтоб в одиночестве ониПрипомнили о том,
Известном только им двоимИ больше никому…А чтоб помочь им вспоминать,Пришлось топтать их и пинать,По спинам их гулялиДубинки и ремни,К ним возвращалась память, ноОни не вспомнили одно:Где спрятано оружье —Не вспомнили они.
Однажды старшего из нихПод вечер взял конвой.Он шел сквозь двор и жадным ртомПытался дождь глотать.Но мелкий дождик пролетал,Крутясь над головой,И пересохший рот не могНи капельки поймать.Его втолкнули в кабинет.– Ну как, припомнил или нет? —Спросил его начальник.А посреди стола,Зовя его ответить «да»,Стояла свежая водаЗа ледяною стенкойВспотевшего стекла.
Сухие губы облизав,Он выговорил: – Да,Я вспомнил. Где-то под землейЕго зарыли мы,Одно не помню только: где? —А чертова водаНад ним смеялась со столаНачальника тюрьмы.Начальник, прекратив допрос,Ему стакан воды поднесК сухим губам вплотнуюИ… выплеснул в окно!– Забыл? Но через пять минутСюда другого приведут.Не ты, так твой товарищПрипомнит все равно!
Начальник вышел. АрестантУслышал скрип дверной,И в дверь ввалился тот, другой,Оковами звеня.Со стоном прислонясь к стенеРаспухшею спиной,Он прошептал: – Я не могу…Они ведь бьют меня…Я скоро сдамся, и тогдаЯзык мой сам подскажет «да»…Я знаю: в сером доме,В подвале, в глубине…– Молчи! – Еще молчу… пока… —А двери скрипнули слегка,И в них вошел начальник:– Ну, кто ж расскажет мне?
И старший арестант шепнулС усмешкою кривой:– Черт с ним, с оружьем! Все равноДела к концу идут.Я все скажу вам, но пускайСначала ваш конвойТого, другого, уведет:Он будет лишним тут. —Солдаты, отодрав с землиТого, другого, унесли,Локтями молча тычаВ его кричащий рот.Тот ничего не понял, ноКричал и рвался; все равноОн знал, что снова будутБить в ребра и в живот.
– Кричит! – заметил арестантИ, побледнев едва,За все, что выдаст, попросилСебе награды три:Стакан воды сейчас же – раз,Свободу завтра – два,И сделать так, чтоб тот, другой,Молчал об этом – три.Начальник рассмеялся: – МыЕго не пустим из тюрьмы.И, слово кабальеро,Что завтра к двум часам…
– Нет, я хочу не в два, не в час —Пускай он замолчит сейчас!Я на слово не верю, я должен видеть сам. —Начальник твердою рукойПридвинул телефон:– Алло! Сейчас же номер семьОтправить в карцер, но
Весьма возможно, что бежатьПытаться будет он…Тогда стреляйте так, чтоб яВидал через окно… —Он с маху бросил трубку: – Ну? —И арестант побрел к окнуИ толстую решеткуТряхнул одной рукой.Тюремный двор и гол и пуст,Торчит какой-то жалкий куст,А через двор понуроПлетется тот, другой.
Конвой отстал на пять шагов.Настала тишина.Уже винтовки поднялись,А тот бредет сквозь двор…Раздался залп. И арестантОтпрянул от окна:– Вам про оружье рассказать,Не правда ли, сеньор?Мы спрятали его давно.Мы двое знали, где оно.Товарищ мог бы выдатьПод пыткой палачу.
Ему, который мог сказать,Мне удалось язык связать.Он умер и не скажет.Я жив, и я молчу!
ГЕНЕРАЛ
Памяти Мате Залки
В горах этой ночью прохладно.В разведке намаявшись днем,Он греет холодные рукиНад желтым походным огнем.
В кофейнике кофе клокочет,Солдаты усталые спят.Над ним арагонские лаврыТяжелой листвой шелестят.
И кажется вдруг генералу,Что это зеленой листвойРодные венгерские липыШумят над его головой.
Давно уж он в Венгрии не был —С тех пор, как попал на войну,С тех пор, как он стал коммунистомВ далеком сибирском плену.
Он знал уже грохот тачанокИ дважды был ранен, когдаНа запад, к горящей отчизне,Мадьяр повезли поезда.
Зачем в Будапешт он вернулся?Чтоб драться за каждую пядь,
Конец ознакомительного фрагмента.