Поведай радостные вести, -
Откуда, для кого они?
– Не мне, несчастному лезгину,
Быть светлым вестником небес;
Рукой бессильной я не сдвину
Загробной вечности завес…
Оставшись круглым сиротою,
Я вырос на чужих руках.
Считая матерью родною
Старуху о пяти зубах.
Она и ветхая лачуга,
Чурек на ужин и в обед,
Солома, сказки в час досуга -
Вот все, – и детства нет как нет!..
Я подрастал… Старуха знала,
Чему питомца научить, -
Она меня безбожно гнала
Князей за пиршеством смешить…
Я пел, плясал без утомленья
И мог остатками стола
Кормить старуху… Как мгновенье,
И юность светлая прошла…
Давно, давно тот возраст минул,
Давно старухи этой нет;
С тех пор, как я аул покинул,
Промчалось много, много лет…
С тех пор я странствую немало
С сумой и посохом своим, -
Пою для всех и где попало…
Везде привет, везде любим…
Когда-то жизнь во мне кипела,
Вперед без страха я глядел, -
Искал борьбы, искал я дела…
Был близок к ним, но заболел…
Очнулся я в стране далекой,
Среди неведомых степей,
Без сил к борьбе с судьбой жестокой,
С насмешкой чуждых мне людей…
Жизнь стала для меня укором,
А жить хотелось, видит бог!
Меж тем моим усталым взорам
Повсюду чудился острог…
Как я хотел предать забвенью
Порывы мысли роковой!..
Как челн над темной глубиной,
Я был покорен дуновенью
Едва приметного зефира…
Без сожаленья, без кумира,
Без слез, без ласки и привета,
Без искры радости и света
Мелькали смутной чередой
За днями дни… Обрыв крутой
Меня заставил оглянуться…
Вперед… туда?.. Назад… вернуться?.
Нет, лучше где-нибудь в сугробе
Сном непробудным почивать,
Чем в смрадном леденящем гробе
Оков бряцанию внимать…
Назад, назад!.. Когда б вы знали,
Мои случайные друзья,
Как взоры дня меня пугали,
Как солнца сторонился я!
Где беспредельна степь, как море,
Где чуть колышется река,
Там безграничны скорбь и горе,
Часы ленивы, как века…
Беспомощно слабеют ноги,
Бессильно замирает грудь…
Взглянешь назад – нет полдороги,
Вперед – как вечность, долог путь!.
И вот с мучительной тоскою
Из груди рвется тихий стон
С невыразимою мольбою
О смерти… Но все тот же сон:
Я вижу снежные вершины,
Ущелья, пышные долины
Далекой родины моей…
Я слышу песнь моих друзей…
Как барс, ужаленный стрелою,
Очнусь… бросаюсь вновь вперед…
Лечу неведомой тропою,
Пока вновь сердце не замрет…
Друзья, простите тягость речи
Скитальцу бедному, – порой
Избыток чувств и сладость встречи
Жемчужной искрятся слезой…
Простите, что родное блюдо
Слезами подслащаю я…
Клянусь вам, велико то чудо,
Что с вами греюсь у огня… -
Все молча страннику внимали, -
Мальчишка не доел чурек, -
Но, слушая, не понимали,
Откуда, что за человек?..
– Я вижу, – начал он с улыбкой, -
Вас удивляет мой убор…
Что делать? Он невольной шуткой
Смешит суровость наших гор;
Я не ропщу, – ведь перед вами
Певец-скиталец и пастух, -
Убог умом, богат словами,
Кумир красавиц, враг старух…
Теперь иду, – здесь недалеко
Примолк над бурною рекой
Аул… На праздниках Пророка
Хочу забавить там игрой
Наиба… Чай, давно пеняет
Старик… Не так ли?.. -
Все молчат.
Кого в Наибе он теряет?
О чем те струны прозвучат,
Которые так запоздали
Узнать о смерти старика?
Зачем же слезы засверкали
В очах скитальца-кунака?
– Ужели, – гость спросил тревожно, -
Вопрос невинный вас смутил?
Зачем молчите? Все возможно, -
Наиб был стар… и слаб, и хил…
Быть может, он…
– Мой друг случайный,
Заговорил черкес седой, -
Ты облечен какой-то тайной…
Клянусь вот этой бородой,
Ты не певец родного края,
А то бы песнь твоя, рыдая,
Печальной повестью давно
Ласкала б слух… Но все равно,
Быть может, шел ты издалека
К Наибу передать привет
От Джамбулата, то жестоко
Промедлил… Старика уж нет… -
Глухим, подавленным рыданьем
Дополнил речь его кунак…
– Чем объяснить, ответить как
Его слезам, его страданьям? -
Решал в раздумий глубоком
Черкес…
– Аллахом и Пророком
Тебя мы заклинаем, брат, -
Признайся, ты…
– Я Джамбулат…
III
У крайней сакли, под навесом,
Играет с маленьким черкесом -
Сынишкой – молодая мать.
Она старается поймать,
А он, бутузик, убегает…
Хохочет… Вот упал… кряхтит…
Она проворно подымает
Его, целует… он визжит,
Барахтаясь в ее объятьях…
Блажен, кто матери в занятьях
Служить помехой в детстве мог!
Но… что за робость?.. Чрез порог
Калитки Джамбулат не смеет
Переступить в счастливый двор…
Как ночью малодушный вор
Ввиду своей добычи млеет,
Томится и дрожит в засаде…
Вперед – нет мужества шагнуть,
Назад – позорным мнится путь, -
Куда же?.. Джамбулат в досаде
Сжал челюсти… «Ужель с щенком
Холопа ей не надоело
Дурить?» – и мощным кулаком
В калитку постучал он смело…
Внезапный стук смутил на время
Ребенка… Молодая мать
Пошла к калитке… «Гость – не бремя»,
Адату этому послушна,
Она привыкла принимать
Его во всякий час радушно.
Дверь растворяется проворно,
И пред хозяйкою, задорно
Облокотясь на посох свой,
В широкой шляпе и с сумой
Предстал знакомый нам кунак.
Взгляд гостя, как огонь, пытливый
Смутил хозяйку… Словно мак,
Зарделись щеки… Взор стыдливо
Погас в ресницах… на устах
Улыбка замерла красиво…
Работа путалась в руках…
Огнем неизъяснимой тайны,
Волнуясь, трепетала грудь…
Но не надолго…
– Гость случайный, -
Она промолвила, – твой путь
Тяжел, далек, сомненья нет…
Но всем, кто ни проходит мимо
Убогой сакли, я привет
Передаю от Ибрагима, -
Не откажи его принять… -
Она, казалось, овладела
Собою, но очей поднять
На «пастуха» еще не смела…
Момент… другой, – и взгляд пришельца
Ей разум объяснил не так,
Как смутно объясняло сердце, -
И вновь пред ней стоял кунак,
Пастух усталый и голодный…
Его костюм простой, свободный,
Его осанка, смелый взгляд,
Улыбка – ясно говорят,
Что он из гор…
– Благодарю
Сердцами правящего бога!
Твое приветствье у порога
Я, как святыню схороню
В душе моей… Благодарю!
Красавиц видел я немало,
Но грудь мою ты взволновала
Иным восторгом, – я горю
Любовью брата… Никогда
Твой голос нежный не забуду:
В минуты счастья и труда
Я за тебя молиться буду
Всегда, везде… Я прост, ты видишь, -
Пастух не может быть иным…
Я знаю, скоро ты забудешь
Мои слова; как снег, как дым,
Как клятвы юности незрелой,
Они исчезнут без следа
Из памяти… что за беда!
Прости, пастух я очень смелый, -
Таким красавицам, как ты,
Смешны восторги и признанья,
Забавны пылкие мечты
И скучны при луне свиданья, -
Вот ваш обычный недостаток!
Прости! Что гость твой больно падок
На откровенность… Не всегда
Таков я… Праздная болтливость
К ночлегу не сберет стада, -
А здесь… Где женская стыдливость
Не терпит юности затей,
Дичится радостей свободы,
Где слово мужа, визг детей -
Источник счастья и невзгоды,
Где ложны клятвы и обет,
Здесь промолчать… Уменья нет!..
Ты видишь, гость твой не скучает…
А если подадут пирог,
Волчком заходит турий рог, -
Забавен пастушок бывает…
– Кунак веселый ест немного
И напивается водой;
Он никогда не судит строго
Прием хозяйки молодой,
А потому могу я смело
Просить в кунацкую его, -
Не прогневись.
– Вот это дело!
Я ждал лишь слова твоего, -
Ведь басней соловья с тобою
Нам не насытить, – но теперь
Благословляю всей душою
И твой привет, и эту дверь…
Я мужа твоего знавал…
Мы часто в альчики играли…
Он лучше всех нас воровал,
Но мы его за трусость звали
Тихоней… О тебе, скажу,
Я знаю только понаслышке…
И мальчик ваш?
– Да.
– О сынишке
Не знал… и больно накажу
Его, разбойника, за это… -
Какая странная примета,
Читатель, узнавать людей:
Мы вызываем у детей
Испуг и слезы поцелуем,
Когда неискренне целуем,
Когда не любим их… Поверь,
И Джамбулат хотел теперь
Притворно приласкать ребенка,
Но он не дался, – мальчик звонко
Заплакал и – скорей, скорей -
В объятья матери своей!
Табу Всеправедному богу!
Табу хозяевам! Пора!..
Но гостя выпить на дорогу
Хозяйка просит из «тура».
– Я опьянею…