У Вики появилось еще больше радости в жизни: им с братом подарили котят! Антон назвал своего Шустриком, а Вика своего Лео. Котята были братьями родными. Но разные, у обоих был удивительный окрас. У Шустрика песочный, у Леонардо персиковый, даже, наверное, розовый. Дети обожали их.
Как-то раз их пригласили на свадьбу. Было замечательно! Праздничное настроение так и витало в воздухе. Вика с другими детьми бегала во дворе. Подъезжали очередные машины, активно сигналя. Вика увидела, как соседи ведут баранчика. Он такой хорошенький. Она залюбовалась им. Мужчины повели баранчика за дом. Вика не поняла, что произошло. Должно быть воображение сыграло с ней жестокую шутку, чужие мысли разрывали голову: «Они окружили меня. Куда-то ведут. Они думают, я не понимаю, не знаю зачем, а я знаю. Страх парализует. С каждым шагом все сложнее переставлять копыта. Слезы душат. Остановились. Слышу их смех. Чудовища!!! Они валят меня на землю. Связывают мои ноги. Почему меня не слышат?! Смеются. Не надо, пожалуйста, не надо! Мне страшно! Прижимают мою голову к земле. Жарко, так жарко! Они наваливаются на мои ноги. Нет сил шевельнуться. Легкий ветер дунул в лицо. Заводят голову назад. Сердце выпрыгивает. Подносят нож к моей шее. Звон в ушах. Безысходность. Холодный нож начинает медленно резать шею. Боль разливается по телу. Нож режет каждый слой кожи, противный звук. Входит все глубже. Хруст. Боль охватывает пульсирующим огнём. Судорога. Вырывается хрип. Тёплая кровь заливает гортань. Захлебываюсь. Чудовища…». Красная пенящаяся кровь льётся на землю.
Одна агония закончилась, другая продолжалась. Оказалось, Вика все время кричала. Её кто-то оттаскивал. Она содрогалась от рыданий. Горит голова, пробирает холодный пот. Подкашиваются ноги. Тетя Нина что-то вопит. Мама смотрит своим змеиным взглядом. «Чудовища!!! Все чудовища!!!». Мерзкая дрожь. Бессилие. «Что они наделали? Как можно жить? Хочу умереть!!! Они, они убили его!!!! Чтоб вы сдохли, монстры!!!!» – стучит в голове. «Зачем? За что?». Вскоре ноздри начинает щекотать запах. Такой манящий для всех окружающих. И тошнотворный для Вики. Запах жаренной плоти: приготовили шашлык. Её вырвало. Наконец наступает долгожданный момент, когда уже нет боли, отчаяния, ран, когда сердце перестаёт разрываться, когда высыхают слезы. Нет никаких «зачем», «почему», «за что». Ничего нет. Все все равно. Ран вообще уже нет, она вся стала раной, самой раной. Нечего ранить. Она растворилась в боли, страхе, отчаянии. Теперь она сама боль, страх и отчаяние. Нет ни любви, ни ненависти. Безразличие. Всепоглощающая пустота.
Вика проснулась в мокрой постели. Блин, забыла про целлофан. А все равно. Ну сыкуха и сыкуха.
Дни шли за днями, ночи за ночами. Вика все глубже уходила в себя. Купалась в своем отчаянии. Прямо как в воде, брасом, баттерфляем плавала и с трамплина прыгала.
Взрастила сад несчастности. Здесь были всевозможные плодоносные деревья: дерево жалости, дерево ненависти, дерево разрывающегося сердца, дерево несправедливости. Вика гуляла в любимом саду, отдыхала в спасающей тени деревьев, вкушала их плоды. Нашла она как-то совсем молоденькое деревце – дерево бунта. Ухаживала за ним, да за всем садом ухаживала, регулярно поливала своими слезами.
Так и жила она. Бедное, несчастное создание. Появление бунта все только усугубило. Внутри разразилась Гражданская война. Одна сторона говорила какая она жалкая, ничтожество, «Ишачкова» – как ласково звала маменька. Другая, напротив, призывала не верить в истинность происходящего вокруг, не верить им. Ну зачем она родилась человеком? Зачем? Все существо восстаёт, не хочет быть монстром, но она уже родилась им. Мучительное перетягивание разрывало её на части. Хотя было кое-что, в чем обе стороны были согласны. «Бежать!» – Громко вопили они. – «Бежать!».
Конец ознакомительного фрагмента.