Тамара. Нет, правда, неудобно как-то…
Гера. Неудобно людям добро сделать?
Ваня. Неудобно только в трубе сидеть, когда печка топится.
Тамара. Ну хорошо, только…
Леня. Не беспокойтесь. Перед вами три могилы.
Тамара. Ну, смотрите. (Вытаскивает записную книжку.) У вас, Леня, пять, у вас, Ваня, кажется, четыре, у Геры пять.
Гера подпрыгивает от радости. Входит Валентин.
(Не замечая Валентина.) У Жени, конечно, пять, у Листовского четыре, у Юры, кажется…
Валентин. Четыре? У меня четыре?
Тамара (смущенно). У вас есть неправильный перенос и одна орфографическая… Но вы не огорчайтесь. Ваше сочинение все равно очень хорошее.
Валентин быстро уходит.
Ну вот! Зря я вас послушала. Не надо было ничего говорить. (Уходит.)
Ваня. Улыбнулась Вальке золотая медаль и ручкой издали помахала!
Леня. Как тебе не стыдно злорадствовать? У него больше шансов на золотую медаль, чем у любого из нас.
Гера. Да. Все-таки жаль Вальку.
Школьники расходятся.
КАРТИНА ВОСЬМАЯ
Веранда, увитая цветами. Небольшой садик с клумбами. За столом, стоящим в саду и накрытым к вечернему чаю, сидит Грохотов и читает газету. Входит Костров.
Грохотов. А, Ванюша! Наконец-то! Загордился, брат, загордился. Стал начальником. Редко заходишь.
Костров. Здравствуйте, Борис Иванович. Честное слово, некогда. Через час бюро. Я, Борис Иванович, к вам посоветоваться.
Грохотов. Ты о Листовском?
Костров. Откуда вы знаете?
Грохотов. А вот вижу тебя насквозь, и все. Бывало, придет Ваня Костров на урок, сидит смирно, не шевелится, а мне уж известно, что Ванюша домашнего задания…
Костров. Не приготовил. А ведь правда! Всегда спросите, когда уроков не приготовишь. Ребята даже удивлялись. Думаю я, Борис Иванович, о Листовском. Ведь не в том задача, чтобы отбросить, а в том, чтобы исправить.
Грохотов. Это ты правильно.
Костров. Вот вы, Борис Иванович, старый большевик, опыт у вас громадный. Как бы вы поступили?
Грохотов. Тут, видишь, не об одном Листовском заботиться надо. Эта история должна воспитать и других ребят. Я бы на твоем месте…
Входит Валентин. Он растерян, стоит молча.
(Удивленный, замолкает, затем спохватывается и подходит к Валентину.) Валюша! Вот спасибо, что завернул ко мне! (Берет Валентина за плечи, смотрит ему в глаза и обнимает.)
Валентин (в отчаянии уткнулся в плечо Грохотова). Борис Иванович!
Грохотов. Ничего, ничего. Потом легче будет.
Валентин. Мне так тяжело, Борис Иванович, одному.
Костров. Одному? И это говорит комсомолец!
Валентин. Вы же исключили меня!
Костров. Во-первых, райком еще не утвердил, а во-вторых, если бы даже утвердил, так неужели бы ты перестал считать себя комсомольцем и не делал бы ничего, чтобы заслужить доверие товарищей?
Валентин. Товарищи… Даже Женя…
Костров. Даже Женя… А ты понимаешь, чего это ему стоило? И не ты ли в этом виноват?
Валентин. Мне тяжело, Борис Иванович, тяжело и стыдно, а так хотелось сейчас быть с ребятами.
Костров. Потому-то ты и пришел сюда. Ведь Борис Иванович — это ребята, школа, комсомол. Это должно было случиться.
Валентин. Что же мне теперь делать?
Костров. Перед тобой вся жизнь. Разве можно терять веру в себя из-за того, что споткнулся в начале пути? Разве мало есть товарищеских рук, готовых и наказать за дело и поддержать в беде. А ну-ка, вставай и голову выше, пожалуйста. Идем!
Грохотов. Куда ты его зовешь, Ваня?
Костров. Со мной. На бюро.
Валентин. На бюро? Сейчас?
Костров. Да. Придешь и честно расскажешь о своих ошибках. Но чтобы без твоего ложного самолюбия. Честно. По-большевистски. Понимаешь?
Валентин. Понимаю.
Грохотов. Ты, Валюша, зайди ко мне после бюро.
Костров. Он зайдет, Борис Иванович, обязательно зайдет.
Валентин. До свидания.
Грохотов. Счастливой дороги, мальчики.
Костров и Валентин уходят. Грохотов прохаживается по саду. В калитку просовывается голова Вани.
Ваня. Можно?
Грохотов. Конечно.
Ваня (входя). Здравствуйте, Борис Иванович!
Грохотов. Здравствуй, дружок. Почему у тебя такая таинственная физиономия?
Ваня (торжественно). Борис Иванович, я явился к вам с дипломатическим поручением от инициативной группы десятого класса.
Над забором показываются головы мальчиков. Ваня им делает знаки, чтобы они скрылись.
Грохотов. Слушаю вас, господин дипломат.
Ваня. Во-первых, примите уверения в совершеннейшем к вам почтении, любви и уважении…
Грохотов. Допустим, принимаю, а что же во-вторых?
Ваня. Борис Иванович, завтра выпускной бал, будет много приглашенных, вручение аттестатов, цветы, родительские восторги и все прочее. Но мы решили сделать маленький семейный праздник своего класса. Вот так, знаете, посидеть и вспомнить за рюмкой водки…
Грохотов (грозно). Что?
Ваня. Нет, нет, за бокалом вина…
Грохотов (еще грознее). Что, что?!
Ваня (струсив). За кружкой пива, честное слово, ну, в крайнем случае, за стаканом чая. Так вот, мы решили взять и нагрянуть к вам, потому что мы вас очень любим, Борис Иванович. Можно, а?
Грохотов. Спасибо, мальчики. Конечно, можно!
Ваня (радостно). Можно! (Громко.) Ребята, можно!
Один за другим входят школьники из десятого класса. Они здороваются с Борисом Ивановичем и украдкой приносят корзину, закрытую газетой, и букет. Становятся все в круг и поют свою песню. Витя аккомпанирует на гармони.
Все (поют).
Сегодня все мы окончили школу,В которой мы за науку дрались,И с нашей школьною песней веселойВступаем радостно в новую жизнь.Борис Иваныч! Нам грустно с вами расставаться!Борис Иваныч! Вы были с нами десять лет!Борис Иваныч! Нельзя ль на годик нам остаться?
Грохотов (поет им в тон).
Ах, что вы, дети! Конечно, нет!
Все. Конечно, нет!
Грохотов. Ну, дорогие гости, рассаживайтесь!
Ребята вытаскивают из дома стулья, ставят чайник на плитку. Видно, что они здесь не впервые. Все садятся за стол.
Ваня. Борис Иванович, а помните, когда мы перешли в пятый класс, вы нас также собрали у себя? Анна Михайловна угощала нас чаем с пончиками.
Грохотов. Помню… она вас любила.
Гера. А Ленька пятнадцать пончиков съел! Он с детства подавал большие надежды.
Леня. А ты конфет в карманы насовал! Молчал бы лучше!
Гера. Кто, я?
Ваня. А Юрка чай на скатерть пролил.
Юра. Вот уж что неправда, то неправда!
Грохотов. А ты не сердись. Быль молодцу не укор.
Леня (задушевно). Даже странно подумать, что сегодня мы собрались все вместе в последний раз.
Грохотов. Но это не значит, что мы навсегда расстаемся. Вы разъедетесь учиться и будете мне писать. А раз в год, когда приедете на каникулы к родителям, мы будем встречаться. Хотя бы здесь, у меня.
Гера. Борис Иванович, представьте себе… через несколько лет, предположим, двадцатого августа, в шесть часов ноль-ноль минут, к вам в гости являются несколько солидных граждан. «Кто это? — вопрошаете вы, указывая на элегантного гражданина с черными усиками. — Неужели Леня?» Какой Леня! Перед вами известный геолог, открыватель неизвестных руд. Леонид Михайлович Жарков.
Леня поднимает только что открытую им коробку консервов.
Леня. Позвольте, позвольте! А кто этот пижон в клетчатых брюках, на широком ватном плече которого болтается «лейка»? Какое знакомое и… нахальное лицо! Впрочем, что это я? Ведь это журналист Георгий Иванович Коробов, более известный под псевдонимом «барон Мюнхаузен».