Там я схватил чью-то тёплую куртку и вывалился во двор. Следом за мной вышли два брата-близнеца, Вовка и Юрка. На дворе лежал утоптанный снег. Было морозно. Вечерело.
– Вот она тебя отшила, – сказал Юрка и похлопал меня по плечу.
– Не переживай, – поддержал брата Вовка.
– А где тут туалет? – спросил я их.
– В доме, – ответил Юрка. – Но если поссать, то за углом можно, у сараев. Пошли с нами.
И мы втроём пошли вдоль стены за дом по утоптанному снегу.
Между домом и сараями стояла громадная сосна. Её основание было засыпано снегом. К этому сугробу мы и подошли.
Подошли, расстегнули свои штаны и не спеша помочились, растапливая горячей мочой холодный снег причудливыми узорами. Я попробовал нарисовать на сугробе сердце, но хватило меня только на половину картинки.
Вдруг за углом раздался голос нашей старосты класса, Ларисы Коротких.
– Где Вадик? – спросила она у кого-то.
– С близнецами за угол пошёл, – ответили ей.
Мы резко прекратили наши художества и принялись застёгивать брюки. Вовка с Юркой справились мгновенно. А вот у меня заело молнию, в которую попала рубашка.
Я дёрнул молнию раз, другой. Отвернулся к сугробу. Запахнулся курткой. Предстать перед девчонкой с расстёгнутой ширинкой было бы очередным унижением после отказа потанцевать.
За спиной раздались чьи-то шаги.
– Вадик, – услышал я голос Ларисы, – ты что тут? Ты не переживай.
– Я не переживаю, – пробурчал я, стараясь сильнее закутаться в куртку.
– А что вы тогда тут делаете? – задала очередной вопрос Лариса.
– За белками наблюдаем, – вдруг отозвался Юрка, – они тут территорию метят. А мы следим за их поведением. Вон сугроб видишь? Пометили его весь.
И мы все посмотрели на сугроб. Сугроб и действительно был весь в жёлтых дырках. Видимо, до меня с близнецами его уже кто-то посещал.
– Это белки сделали? – спросила Лариса.
– Ну не мы же, – отозвался Юрка. – У них сейчас самое время, для того чтобы территорию метить.
– Да при чём тут белки? – вдруг рассердилась Лариса. – Что вы мне голову морочите? Я насчёт танцев. Мы тут с девочками поговорили с Ковальчук. Она не это хотела сказать. Она растерялась.
– И чё? – спросил я, глядя на сугроб.
– Возвращайся, вот чего, – сказала Лариса. – Она тебя сама пригласит. Не бойся.
– А я и не боюсь, – сказал я, по-прежнему разглядывая сугроб.
В расстёгнутую ширинку задувало. Становилось холодно.
– Между прочим, белки переносят бешенство, – вдруг продолжил свою зоологическую тему Юрка, – очень опасная болезнь.
– Да ну вас, – проворчала Лариса. – Вадик, ждём тебя в доме.
Сзади захрустел снег. Я оглянулся. Лариса скрылась за углом.
Я посражался с заевшей молнией ещё с полминуты и всё-таки застегнул её.
Продрогшие, мы зашли в дом. Скинули куртки, протиснулись в мужскую комнату. Мне пододвинули стул. Кто-то протянул бутылку «Колокольчика».
Я налил шипучий лимонад в стакан и принялся его смаковать. Пузырящийся напиток приятно освежал горло.
Рядом сидели и стояли мои одноклассники и чего-то ждали. Девчонок нигде не было видно. Они все собрались в своей комнате, откуда доносился гул голосов.
– Может, они её там бьют? – вдруг спросил Мартиросян.
– Кого? – удивился я.
– Балерину твою, – сказал кто-то.
Ребята рассмеялись.
В этот момент вдруг открылась дверь из девчачьей раздевалки. Наши девчонки вышли оттуда с серьёзными лицами и опять сгрудились возле проигрывателя. Последней вышла Лена Ковальчук и направилась прямиком к нашему столу. Ребята расступились перед ней. Она подошла ко мне, сидящему на стуле. Глаза у неё и правда были заплаканы.
Все замолчали.
Лена улыбнулась мне.
– Вадик, можно пригласить тебя на танец? – спросила она и замолчала в ожидании ответа.
Остальные смотрели на нас и тоже молчали.
Я заглянул в пустой стакан. Глядя куда-то в сторону, взял новую бутылку «Колокольчика», стоявшую на столе. Открыл её, наполнил стакан, выпил до середины.
Все молчали. Было слышно, как пузырьки газа лопаются на стенках стакана и у меня в горле.
Я перевёл взгляд на Лену. Она стояла и хлопала своими ресницами.
– Не видишь, что ли, я занят, – небрежно бросил я ей.
Класс выдохнул. Одновременно все.
Лена всхлипнула. Закрыла лицо руками и убежала куда-то.
– Красавчик, – заорал вдруг один из близнецов, – мужи-и-и-ик.
– Танцуют все, – вдруг рявкнул Арик Мартиросян и ринулся в большую комнату.
За ним устремились остальные пацаны. Танцевать.
Началось веселье.
Лишь где-то плакала несчастная Ленка.
К ней навсегда приклеилась эта кличка – Балерина.
А я сидел за столом и пил лимонад. И глупо улыбался.
Коллектив принял меня в свои ряды.
Миротино
Когда я был маленький, наша семья часто переезжала с места на место. И не потому что это была семья военного. Нет. Сугубо гражданские люди. Но переезжали часто. Вначале, когда мне было 3 годика, снялись с места и переехали на Ставрополье.
На Ставрополье прожили почти 10 лет. Родители как многодетные получили 4-комнатную квартиру. У них была хорошая высокооплачиваемая работа. Я с братом ходил в музыкальную школу. У нас были друзья. Устоявшийся круг общения.
Я до сих пор не понимаю, для чего было уезжать из этого круга. Как и не понимаю, для чего было уезжать из Алма-Аты, где я родился. Какая-то неведомая сила гнала моих родителей. Причём новое место жительства почему-то всегда было хуже предыдущего.
Когда я вырос, я задавал этот вопрос про смену места жительства. И ни разу не получил внятного ответа. Точнее, ответы были, но это было похоже на отговорки.
– Почему мы уехали из Алма-Аты?
– Потому что ты часто болел, сынок. Там плохой климат.
– Почему мы уехали со Ставрополья?
– Потому что там зимы без снега, сынок. Без снега. Дождливые и грустные.
А где у нас снег? Правильно. В Тульской области зимой много снега. Именно туда мы и поехали.
Точнее, вначале туда отправился отчим. Он каким-то образом узнал, что в Заокском районе есть деревня Миротино. И что там есть вакансия на должность заведующего котельной, на которую он и устроился. Справил все необходимые бумаги и вернулся за семьёй – за женой и шестью сыновьями. Я был неродным. Старшим. Остальных мама рожала ему раз в два года по младенцу мужского пола.
Отчим приехал, рассказал о прекрасной русской зиме, и мы принялись собирать вещи. Мне шёл 13-й год. А на дворе была предолимпийская зима восьмидесятого года. Февраль.
Но переезд не прошёл гладко. Что-то не сложилось. То ли кто-то из младших заболел, то ли у отчима на работе с увольнением сложились проблемы и его обязали отрабатывать положенные два месяца. Но первыми в заснеженную тульскую деревню поехали я, мама и мой брат Вася. Васе на тот момент было 3 или 4 года.
Ехали мы долго. Вначале до Москвы на поезде. Пейзаж за окном менялся, как и рассказывали родители, с осенней хляби на заснеженные поля.
Из Москвы до станции Пахомово мы ехали на электричке. Три часа. В электричке было холодно и постоянно откуда-то дуло.
На станции до конечного пункта мы добирались на машине с брезентовым верхом. Это была местная разновидность рейсового автобуса. В нём было ещё холоднее. Но не дуло.
Приехали в деревню. Выгрузились. Снега действительно было много. Он искрился на солнце и скрипел под ногами.
Зашли в местный сельсовет, где выяснилось, что жильё для нас готово. Но оно холодное. Надо протопить. И вообще, дров напилить и наколоть.
Чтобы мы не мёрзли на улице, нас отвели к соседям погреться.
Вышли из сельсовета. Прошлись по деревне, по единственной улице, расчищенной от снега трактором. Наш дом оказался крайним. Около него суетился какой-то мужичок с брёвнами и бензопилой.
Меня с Васей завели в предпоследний дом. Мать сняла с нас верхнюю одежду и куда-то убежала.
Мы с братом вошли в большую комнату. Посередине комнаты стоял стол. В углу гудела печка, потрескивая горящими дровами. В комнате было грязно и воняло. По углам короткими перебежками сновали тараканы.
Кроме нас в комнате обнаружилось ещё четверо детей от года до семи лет роду. Все они были одинаковыми: большие удлинённые черепа, глаза навыкате, короткие ноги и руки. И все были лысыми. Самый младший ползал по брошенному на пол одеялу в углу комнаты. Остальные возводили вокруг этого одеяла укрепления из подушек и стульев, чтобы малый не уполз из своего угла.
Дети с интересом уставились на нас.
– Вы кто такие? – спросил старший из них.
– Мы новенькие, – пояснил я, – соседи ваши.
Старший хмыкнул и витиевато выругался. Матом.
Это произвело на меня впечатление. Мат я слышал за свою жизнь пару раз от старших ребят во дворе. А тут вдруг пацан младше меня в два раза использовал ненормативную лексику как будто само собой разумеющееся.